По воде на сухогрузе \ \ \ \ \ \ \ Навигация-2004 еще продолжается. Наш корреспондент прошелся по ночному городу

Свинцовые барашки разбиваются о борт сухогруза «Волго-Балт», пришвартованного возле набережной Лейтенанта Шмидта. Поднимаюсь по шаткому трапу на металлическую палубу. Здесь довольно скользко; в лужицах отражаются городские фонари. Время за полночь. Смотрю на подсвеченную анфиладу мостов. Через два часа они вздрогнут и поднимут свои пролеты. Дневной невский пейзаж смешается, привычные детали городской мозаики придут в движение, чтобы к утру вновь встать на свои места. Впервые в жизни я буду принимать участие в этом круговороте, стоя на носу плывущего под разведенными мостами судна.

На мостике полумрак; за небольшим столиком в углу пьют чай старпом и боцман. «Капитан еще спит», — говорит мне один из них и знаком приглашает присоединиться. Моряки вполголоса беседуют о каких-то вентилях и форсунках. Я сажусь на старенькую табуретку, беру кружку с горячим чаем и принимаюсь разглядывать рубку. Посередине высится огромный штурвал; его ручки, отполированные множеством ладоней, поблескивают в свете настенной лампы. Позади него на стене развешаны многочисленные памятки и инструкции. На аккуратной полочке — прибор спутникового слежения: на плоском мониторе можно разглядеть неясные очертания набережной и пришвартованных к ней кораблей. Под широким лобовым стеклом, за которым в длинное тело корабля уперся луч прожектора, на приборной доске мигают десятки лампочек и указателей. При виде таких пультов у меня всегда возникает смутное подозрение, что, во-первых, ни один человек на свете не способен в этом до конца разобраться, а во-вторых, что все это попросту не может работать слаженно и бесперебойно. «Вы еще моторный отсек не видели», — произносит боцман, безошибочно прочтя на моем лице вышеописанные эмоции.

В моторный отсек ведет целый лабиринт узких винтовых лестниц, коридоров и переходов. Издалека доносится тяжкий низкий гул. Сетчатый металлический пол мелко едва заметно вибрирует, отчего нестерпимо чешутся уши и нос. Наконец боцман распахивает тяжелую металлическую дверь, и меня обдает влажным жаром. Мы попадаем в шумное царство машин, датчиков, счетчиков, труб и проводов. Гул четырех огромных двигателей, где под металлическими навесами двигаются вверх-вниз густо смазанные поршни, заполняет все пространство. О чем говорит боцман — можно лишь угадывать по жестам и движениям губ. Он указывает наверх, под потолок. Там вдоль стен, а затем через хитрую систему кронштейнов и блоков тянутся несколько стальных тросов. Поворот штурвала наверху, и один из них натягивается, напрягается — и вот машина получила команду «право руля». Натяжение второго означает «полный вперед» или «стоп машина». Как все просто на самом деле и как невероятно сложно.

Выбираемся обратно, на палубу. До отплытия остается полчаса. Боцман идет в рубку принимать лоцмана, а я направляюсь на нос корабля. Октябрьский ветер встречает меня колючей пощечиной. Впереди медленно поднимается крыло моста Лейтенанта Шмидта, за ним картинно высятся воздетые пролеты Дворцового. Наше судно тихо отчаливает от набережной, нащупывает фарватер и выстраивается в хвост впереди идущему. Ждем, пока тот корабль плавно войдет под мост, затем повторяем маневр. Ночное путешествие началось.

В недрах разведенных мостов, оказывается, по ночам тоже кипит жизнь. Через небольшое окошко в гранитной стене опоры виден аквамариновый отблеск телевизора. Рядом с гигантскими оголенными шестернями разводных механизмов стоят люди и машут мне рукой. Машу в ответ. Появляется чувство сопричастности к одному из потаенных городских процессов, в котором принимают участие лишь посвященные. Оттого и сам город, который мы не спеша «рассекаем» надвое, кажется совершенно иным. Расцвеченный Эрмитаж, опоясанная неоном Петропавловская крепость, огромные рекламные вывески над Домиком Петра I словно погружены в сон, в неведение о том, что происходит в эти минуты посередине скопившейся над Невой тьмы.

Возле моста Александра Невского караван останавливается: пропускаем встречные суда. Наши баржи стоят бок о бок, команды весело переругиваются, матросы развлекаются перепрыгиванием с борта на борт.

Так проходит час или полтора; за это время успеваю осмотреть жилые помещения «Волго-Балта». Быт мореходов обустроен очень по-домашнему. В кают-компании стоит длинный обеденный стол, за ним на тумбочке светится телевизор. В коридорах рядом с инструкциями по спасению и эвакуации висят фотографии и открытки тех мест, где эти люди кидали швартовы. Дальше — корабельная баня: небольшая каюта с душем и ванной. На корме под навесом верхней палубы установлен мангал, а к потолку прикручены веревочные качели. Сажусь, раскачиваюсь. Инерция выносит меня за борт; на мгновение повисаю над темной водой, затем качели влекут меня обратно. По пути из карманов выпадают расческа, ручка, монеты — их безмолвно поглощает Нева.

...Движение судна возобновляется. Я окончательно замерз, поэтому поднимаюсь в рубку и выпрашиваю у лоцмана бинокль. Разглядываю темные очертания городского рельефа, натыкаюсь на красные огоньки фабричных труб. За складками горизонта занимается заря. Пройден последний мост, и сухогруз вновь сбавляет ход. О борт стукается маленький дымный катер — он забирает с кораблей выполнивших свои обязанности лоцманов. Перебираюсь на его палубу, сажусь на скамью. Катер деловито отчаливает. «Волго-Балт» набирает ход и в конце концов сливается с остальными участниками каравана.