На сей раз фотообъектив неутомимого Карла Буллы увековечил для «Секунды истории» вовсе не исторический момент, а совершенно пустынный отрезок Загородного проспекта и часть дома № 70 на углу Серпуховской улицы. Так они выглядели в 1911 году. Помимо электрического фонаря, не похожего на современные осветительные устройства, внимания здесь заслуживает еще одна деталь, которая, надо полагать, и привлекла внимание фотографа: польская кофейня Мейендорфа с рекламными вывесками на русском и польском языках.
Уже из этих надписей можно понять, что в кофейне подавали отнюдь не один кофе, там можно было и позавтракать, и пообедать, и поужинать, а желающие могли вдобавок сразиться в бильярд. Вообще говоря, польские гастрономические заведения имели в столице хорошую репутацию; по утверждению автора «Путеводителя по Петербургу» 1911 года Григория Москвича, особенной популярностью пользовалась кофейня Рущинской на Михайловской площади, 2, напротив гостиницы «Европейская».
\
А первая кофейня (кофейный дом) появилась на невских берегах почти за двести лет до снимка Буллы, еще в петровские времена. Назывался он «Четыре фрегата» в память пленения в морской битве при Гренгаме четырех шведских кораблей, доставленных в Петербург под конвоем 8 сентября 1720 года. Построенный двумя годами позже кофейный дом находился на Троицкой площади неподалеку от здания Сената, но, к сожалению, еще ближе к воде, в результате чего частенько страдал от наводнений.
\
Судя по «Дневнику» камер-юнкера Берхгольца, водки в этом доме потреблялось значительно больше, чем кофе. Особенно крупные попойки происходили там во время восьмидневного маскарада, начавшегося 30 августа 1723 года и ставшего частью торжеств по поводу заключения Ништадтского мира. Впоследствии, по свидетельству А. И. Богданова, «переменен оной Дом в Портовую Таможню», пребывавшую на Троицкой площади до 1733 года.
\
Начало было положено, и в дальнейшем кофейные дома появлялись один за другим в различных частях Петербурга, кроме, разумеется, самых бедных. Кстати сказать, один из домов, содержимый итальянским подданным Марсани, открылся в Летнем саду задолго до постройки там по проекту Карла Росси всем известного Кофейного домика. В этом нас убеждает объявление в «Санкт-Петербургских ведомостях», опубликованное весной 1780 года: «Господин Кинетти уведомляет чрез сие почтеннейше публику, что в состоящей на Царицыном лугу, близ большой Ее Императорского Величества галереи, желтой небольшой галерее будут отдаваемы в наймы места в день, когда представлен быть имеет фейерверк, по билетам, которые получить можно в кофейном доме, что в летнем саду, у г. Марсани. Цена за каждой билет 1 р.».
\
Кофейные дома продолжали множиться и процветать. При этом содержались они почти исключительно иностранцами или по крайней мере людьми с иностранными фамилиями. В николаевском Петербурге, когда бюрократическая регламентация всего и вся достигла наивысшего расцвета, не были обойдены вниманием и кофейни. Согласно Положению о трактирных заведениях и местах для продажи напитков от 1835 года, в Петербурге полагалось иметь не более 46 кофейных домов. Мало того, в названном документе оговаривалось также, какая именно публика может посещать то или иное заведение; оказывается, в рестораны и кофейные дома вход для простолюдинов был закрыт, и те должны были довольствоваться исключительно харчевнями!
\
С течением лет менялась не только публика, но и сама атмосфера кофейных домов: постепенно они становились чем-то большим, чем просто местами, куда приходят утолять физический голод и жажду. Здесь можно было почитать свежие газеты и журналы, обсудить с приятелями статью молодежного кумира, каковым в 1840-е годы, бесспорно, являлся В. Г. Белинский. «Статьи Белинского, — пишет А. И. Герцен в «Былом и думах», — судорожно ожидались молодежью в Москве и Петербурге с 25 числа каждого месяца. Пять раз хаживали студенты в кофейные спрашивать, получены ли «Отечественные записки»; тяжелый номер рвали из рук в руки. «Есть Белинского статья?» — «Есть», — и она поглощалась с лихорадочным сочувствием, со смехом, со спорами... и трех-четырех верований, уважений как не бывало».
\
Общее оживление общественной жизни в пореформенное время не могло не отразиться и на обстановке столичных кофеен: там зазвучали «вольные разговоры»! Впрочем, в отличие от Франции российские кофейни не сделались, да и не могли сделаться дискуссионными или, тем паче, политическими клубами. А к моменту, когда появился на свет публикуемый фотоснимок, в них уже давно не заговаривали ни о каких отвлеченных материях, и они снова превратились в те заведения, какими были изначально...
\
Фотография из Центрального государственного архива кинофотофонодокументов