Московский режиссер Николай Дручек поставил в петербургском театре "Приют комедианта" пантомиму Артура Шницлера "Подвенечная фата Пьеретты", страшно модную у декадентов начала прошлого века. ЕЛЕНА Ъ-ГЕРУСОВА нашла идею воскрешения легендарного шедевра экстравагантной.
Чрезвычайно модная в начале прошлого века пластическая драма Артура Шницлера – сегодня театральный раритет с охранной грамотой. В истории русской сцены неприкосновенным священным чудовищем этот сюжет любовного треугольника Пьеро, Арлекина и Пьеретты сделали два спектакля. "Шарф Коломбины", выпущенный режиссером императорской Александринки Всеволодом Мейерхольдом под псевдонимом Доктор Дапертутто в 1910 году на богемной сцене Дома интермедий (и, кстати, реанимированный в 1916-м для актерского кабаре "Привал комедиантов"). И конечно, "Покрывало Пьеретты", поставленное Александром Таировым в 1913 году в марджановском Свободном театре с красавицей Алисой Коонен в роли Пьеретты.
Прибавьте к мейерхольдовскому спектаклю имена художников Александра Яковлева и Василия Шухаева и их двойной автопортрет в виде Пьеро и Арлекина. Вспомните Николая Сапунова, также оформлявшего "Шарф Коломбины". Мода на романтизированную маску Пьеро в начале прошлого века была и впрямь всепоглощающей. В России Александр Вертинский пел свою ариетки про маленькую балерину – "и скажет больше пантомима, чем я сама, чем я сама" – в костюме черного Пьеро. В Париже Альбер Жиро сочинял своего "Лунного Пьеро". В сущности, сюда же можно приплести хоть "Золотой ключик".
Не менее успешна в начале прошлого века была тема суицида. Самоубийства в качестве модного жеста вошли в реальную жизнь. Согласно поэзии модерна, тонким, чувствующим натурам ловить на этом свете было нечего. А тезисы такие: возлюбленная – прекрасная мечта и неверная женщина, искусство – реальнее жизни, любовь равняется смерти. А уж подвенечная фата невесты – это, как минимум, саван для жениха.
Сегодня идея поставить "Подвенечную фату Пьеретты" кажется не просто экстравагантной, но и рискованной. И добро бы речь шла о реконструкции. Ан нет. В "Приюте комедианта" пантомиму Шницлера режиссер-постановщик Николай Дручек и режиссер по пластике Алишер Хасанов ставят всерьез. Театральная задача здесь вполне лаконична: сыграть пантомиму не как эстрадный фокус и не как цирковую клоунаду, а как драму. Начинают спектакль с интермедии: друзья Пьеро зашивают себе воображаемыми нитками рты. Вполне комично рассуждая о том, что на словах эта историю про одну женщину и двух мужчин ничего особенного собой не представляет, у некоторых по три раза в жизни так бывало.
Они будут играть этот сюжет без слов. Получается вполне удачно. Трагическая линия Пьеро, драматическая Пьеретты и роковая Арлекина оттеняются клоунскими гротесками "друзей Пьеро" и "гостей на свадьбе". Один из самых замечательных эпизодов спектакля – ритмичный марш масок во время соблазнения Пьеретты Арлекином. Но маски эти не из комедии дель арте, а гротески типов прошлого века. Буржуа с закрученными усами, молодой человек с торчащими из-под шляпы-котелка ушами.
Загримированы актеры в "Подвенечной фате" как гримировались век назад, чуть замогильно. Пьеро (Андрей Шимко), расхристанный художник в твидовом пиджаке, замечательно закатывает подведенные как на старых театральных фотографиях глаза. Арлекин (Олег Федоров) – образцовый набриолиненный герой-любовник, звезда немого кино во фраке и цилиндре. Пьеретта (Марина Солопченко) – дама в кукольном дезабилье. Художник Эмиль Капелюш одел героев в костюмы начала прошлого века. А сцену оформил полосами разрезанных фиолетовых капроновых лент и прозрачным экраном для кинопроекции.
Сегодня "Подвенечная фата Пьеретты", конечно, и претендовать не могла на былую славу трагического гротеска о терзаниях влюбленных душ и страданиях художника в грубом мире. Но и ниспровержением шедевра до разряда претенциозного сценария немого кино спектакль тоже считать не следует. В "Приюте комедианта" поставили спектакль о живучести выкопанного из склепа театрального жанра. Его герои двигаются на сцене под наблюдением Медиума (Юлия Каманина) под живой аккомпанемент (композитор Сергей Жуков) аккордеона, скрипки, кларнета и пианино с открытой крышкой. В финале, в отличие от шницлеровской версии, Пьеро, Пьеретта и Арлекин остаются сплетенными в вечный треугольник, но не любовный уже, а театральный.