Этого режиссера Питер знает не один день. Этот режиссер не раз претендовал на «Золотой софит» и «Золотую маску». Этот режиссер подарил публике волшебный спектакль «PRO Турандот», оскандалился с цирковым «Кракатуком» и создал «Петербург», о котором многие предпочитают молчать, нежели говорить. Все это — Андрей Могучий, любитель картинок из западного кино и спектаклей цирка «Дю Солей», смельчак, многое отдающий на волю актерской импровизации, и одна из самых заметных (в физическом смысле) фигур среди питерских режиссеров.
Не так давно в «Балтдоме» состоялась премьера: «матерый человечище» Могучий взялся поставить на сцене хрестоматийного «Дон Кихота» Сервантеса. Дело это непростое, равное по безумству театрализации «Войны и мира». Но режиссер совместно с Денисом Ширко все же умудрились сделать свою выжимку из самого романтического произведения. Она и определила судьбу спектакля «ДК Ламанчский».
Первое действие, не в пример сложившейся в наших театрах традиции («Ты видел спектакль такого-то: первый акт — так себе, а второй — супер, супер!»), действительно получилось «супер». Даже видавших виды зрителей наповал сражают не традиционные для работ Могучего телевизоры по углам сцены и киноэкран в ее глубине, а дуэт Лыков — Лосев. Понятное дело, что Александр Лыков играет Дон Кихота (хотя на самом деле — Уно, актера, играющего идальго), а Сергей Лосев — Санчо Пансу (или Муно — с той же поправкой). Прослеживается четкий драматургический сюжет: на сцене идет война, дело происходит в книгохранилище, один из актеров, входя в роль Дон Кихота, пытается начитаться «на всю жизнь». Читает все без разбору, ныряет в книги, как в море, застывает «красивой картинкой»... Лыков играет романтика, которому противостоит реалист и скептик Лосев. Оба они затевают древнюю как мир (и вечно выигрышную!) игру со зрительным залом, и этому способствует подиум, придуманный художником Александром Шишкиным. Искрометные обращения, приколы и цитаты действуют на зрителей безошибочно и запоминаются «с лету»...
Перед вторым действием почтеннейшую публику честно предупреждают, что «первое на второе совершенно не похоже». И это, увы, так: то, что происходит на сцене, «супером» не назовешь и смысла в нем не уловишь. Зато «картинка» — просто супернапоминание о спектаклях театра «АХЕ»... Актеры по воле режиссера то втиснуты в ящики с подсветкой (Роман Громадский, Вадим Яковлев и иже с ними), то подвешены на лонже и канатах (Лыков). Все они ужасно орут (особенно мать Уно — Наталья Индейкина), явно плохо понимают суть цитат из Сервантеса (видимо, сказывается, что второй том романа так никто и не читал) и посему умами публики никак завладеть не могут. Из зала на сцену многообещающе являются три женщины (блондинка, брюнетка и рыжая), но ничего путного, кроме экспресс-стриптиза брюнетки-Альтисидоры (Юлия Мен) не происходит. В конце обнаруживается, что девочка-виденье в красном (фигура из «Дю Солей»), маячившая все два действия на втором плане, — дух Дульсинеи Тобосской и по совместительству Смерть...
Общее впечатление: бедолага Уно — жертва детских комплексов, сформированных безумными родителями и сволочными женщинами. Даже символические буквы «ДК», горящие над сценой, всю эту галиматью, смешение «французского с нижегородским» и нелепость многих мизансцен не оправдывают. В ДК нынче тоже часто идет «не пойми что», но до подобного и гастролерам далеко...
Спектакль получился странный и противоречивый: до авангардного театра не дотягивает, а традиционным его, зная режиссерскую сущность Могучего, назвать нельзя. Различные ощущения от поданного «на первое» и данного «на второе» рождают лишь разочарование. «Грустно на этом свете, господа!»...
Газета Московский Комсомолец в Питере №33/63 за 17-08-2005