«Русский язык совсем не сложен», начинал Энтони Берджесс одну из глав своей блестящей филологической поэмы «A mouthful of air».
Заливал.
Русский язык сложен и запутан, темен и альтернативен как отечественная история. Тут без бутылки не разберешься, без мата фразу не построишь. Телеведущие с трудом склоняют числительные, а множественное число слова «кочерга» дарит зазеркальными переживаниями.
Здесь не только многие годы моют рамы безымянные мамы (моют вообще-то чаще окна, а рамы чистят или протирают), но и бродят вооруженные до зубов самозащищающиеся женщины, и камнем преткновения встает выспренность столкновений в прологе к «Псковитянке».
В нем шесть падежей с коротким аппендиксом седьмого - звательного (врАчу, княже, друже, волче), склонения, спряжения, суффиксы, префиксы, сюбжонктивы – в общем, как у людей. В нем все слова на А и на Ф заведомо «иностранные», неславянские. Хотя к чему делить?
Куда верней здоровый всемирно отзывчивый подход сороки-воровки. Французы парятся. «Ларусс» настойчиво рекомендует вместо американского «джингл» (jingle) употреблять исконную «музыкальную паузу» (pause musicale). А для нас и то и другое – латинская контрабанда, только «джингл» короче и из песенки.
В нем галльская спесь «манто» и «портмоне», китайщина кратких прилагательных «чахл», «пухл», «бодр», португальские «жи» и «ши» босса-новы и даже дифтонг «шлагбаума». Только теперь «чужеземных арф родник» щебечет уже не таинственно, а в полный гренадерский рост. Меняется корневое: субъектно-объектные отношения. В учебниках русского для иностранцев подмечена одна странная особенность.
По-русски традиционно не говорят «я имею» вроде I have или Ich habe. А скромно рекут «у меня есть». То есть не я такой жадный осуществляю акт владения, а вот лежит какая-то хренотень рядом, захочу – возьму, а хочешь – ты бери попользоваться. Капитализм сместил языку позвонки.
«Кандидат в депутаты N. Женат. Имеет сына и дочь». А так ведь по-русски даже самое распространенное ругательство, в отличие от своего английского аналога, переводит сексуально-победительную энергию на родительницу объекта, да и то, редуцируя его до короткого восклицания.
Или, скажем, глагол «позиционировать». Его и не было, потому что не принято настойчиво располагать себя по отношению к другим, бахвалиться, заявлять, как тебя должны воспринимать окружающие. Любой язык – явление политическое.
Пятнадцать лет назад существовал себе сербохорватский язык. Теперь их два, и для некоего важного органа сербы придумали-припомнили исконно славянское слово «нежник». Строительство не то что империи, а хотя бы крепкой метрополии начинается с упорядочивания языка, искоренения региональных, читай – феодальных особенностей. Французский абсолютизм имени кардинала Ришелье начинался с Академии.
Языковые нормы нанизываются на вертикаль власти. Поэтому, страна у нас хоть и большая, но не сильно федеральная, и русский язык примерно один, что на Дальнем Востоке, что в Калининграде. То есть речь разнится, но по другим – не географическим – показателям. Акцент выравнивается. Их уже почти что только два: южный и северный. Москва стремится на юг. В таких вопросах сильно помогает телевидение.
Охват большой. За гробом Пушкина то ли метафорически, то ли буквально шла вся читающая Россия - все его читатели. Пугачева от таких тиражей поморщилась бы. В условиях, скажем так, скорее менее, нежели более либеральных, слова начальника разносятся по подведомственной территории со скоростью мысли жадно внимающих. Тут нам повезло. Первая леди–филолог, шпионско-университетское прошлое, комитетская выучка делают свое полезное дело.
Речь Путина правильна. «Мочить» и «цугундер» выглядят механическими внедрениями. Предложения педантично согласованы. Работа мысли видна в просодических паузах. Шелчок – выход найден. (А вот ради Горбачева в «Словарь русского языка» 1986 г. даже ввели альтернативное ударение мЫшленье).
Но уж если выскочит из начальственного рта какое-нибудь серьезное отклонение от «нулевой степени письма» - жди бесконечных цитат и обыгрываний. Язык наш особенно сложен для шпионов. (Да хотя бы это предложение: то ли русский язык такой сложный, то ли он изготовлен, собран из кубиков специально для представителей самой опасной и романтической профессии в мире).
Валятся на плавающих ударениях. И вообще русский человек скорее употребит «евонный» и заменит «Интернет» «интернатом», чем перепутает вид глагола и скажет «посмотрю» вместо «увижу». Русский мало компактен. И слова длиннее и отношения извилистей.
Давно подмечено, что не то что эсэмэсы, а даже конспекты лекций легче делать на каком-нибудь западно-европейском. Переводы толще. И все равно его учат. Вуди Аллен признавался, что «как и всякий человек, хотел снять шведское кино и написать русскую литературу».
Тенденции ясны.
1) В рамках борьбы с всепроникновением фени и мата, наверное, скоро языковые регистры, стили разойдутся еще дальше, вплоть до появления двух языков, как в Норвегии. В CV будут писать: «владею русским литературным и русским разговорным без словаря».
2) Назализация, как везде. Сначала говорение «в нос» будет считаться шиком, потом станет субнормой.
3) Языковая комбинаторика продолжит расширяться за счет выражений типа «давать домашнего (веселого, пунктуального)».
А вообще – все это сочинение на заданную тему, которое может длиться вопреки законам развития текста, без финала, без развязки, а с любого места, как «Евгений Онегин»… Хотя, конечно же, я субъективен – отношение к языку личное, потому что я с него…как это сказать по-русски: It pays my bills.
Солипсический черный список Лобстер – потому что давно уже есть «омар». Одеть вместо «надеть». Одевают ребенка, куклу, мужа на худой конец. А носки, шапку и презерватив надевают. Легко запомнить. Проверочное слово «натягивать». Kylie Minogue а также John Lennon и Bill Clinton.
Любые имена собственные, если это не группа, скажем, Radiohead пишутся кириллицей. Старые группы, вроде «Битлз» можно и так, и так. А то представляете, как в New York Times (или даже в «Нью-Йорк Таймс») пишут: «Among other participants of the super-final the president was happy to greet Гарри Каспаров and Владимир Крамник».
Фройд. Сейчас уже этого не встретишь, а лет десять назад неофиты с пеной у рта отстаивали свою правоту. Тут все просто: для тех, кто узнал о Фрейде только с перестройкой, он, конечно, Фройд. Как бы. И не надо нам про симулякры.
Стильный, пафосный;
вкусный в ресторанной критике;
красивый в искусствоведении, музыкальный в музыковедении. Не корежьте фигуры умолчания.
В пандан. Подавляющее большинства читающих и половина пишущих это выражение слабо себе представляют, чем «пандан» отличается от «батмана».
Сергей Полотовский