На открытие балетного фестиваля "Мариинский" устроители припасли два сюрприза – еще один балет Форсайта (Approximate sonatа) и российский дебют многообещающего "постфорсайтовского" хореографа – Дэвида Доусона. В биографии Форсайта – американское детство и школа Joffrey Ballet, работа в Штутгарте, где в мастерских мирного сочинителя драмбалетов Джона Крэнко прорезались из танцовщиков и рванули в хореографы трое из четырех балетмейстеров, перетряхнувших вторую половину ХХ века – Форсайт, Килиан и Ноймайер. В биографии Доусона – школа английского королевского балета и работа в Бирмингеме (заповедник пудрено-кукольной хореографии Фредерика Аштона); затем – голландский национальный балет; в 1997-м – дебют в качестве хореографа в местных мастерских. На Форсайта мировая слава накатилась в восьмидесятых мягкой волной. Нью-Йорк ахнул от Herman Shmerman, первая балерина мира Сильви Гиллем прибрала к рукам In the middle, some what elevated, окрестив его "тяжелым Баланчиным". Славу Доусону (пока еще не славу – предчувствие ее) принесла "Серая зона", сделанная три года назад.
Форсайт – экспериментатор, разработчик пластики, вглядывающийся в мышцы человека так внимательно, как засланные в тропические джунгли операторы BBC в сочленения насекомых. Его интересуют все возможности человеского тела – и поскольку они явно больше возможностей, которые использует привычная балетная школа, он эту школу с ее хорошими манерами и физическими стандартами аккуратно ставит на свое место. Старый балет – великолепное занятие, но лишь одно из возможных. Может быть и по-другому. Можно играть с балансом. Можно заставить артистов на сцене ходить по-человечески, не разворачивая ног. Можно так сочинить дуэт, что танцовщик покажется Лаокооном, сражающимся со змеями из колючей проволоки, – а это его оплетает партнерша. А можно с любопытством оглянуться назад и сочинить буквальный оммаж великому балету прошлого, тому самому, от которого всю жизнь отодвигался. Таково "Головокружительное упоение точностью", все желающие могут сравнить с Баланчиным, найти десять отличий и умиротворенно вздохнуть: наша линия, у Георгия Мелитоновича учился. Форсайта интересуют люди, их тела, динамика вздоха и судорожный кайф тела, а Доусона – картинка, в которую он вписывает танцовщиков. Форсайт картинку причудливо разрезает, пряча от глаз зрителя какие-то фрагменты и возбуждая его любопытство; и понятно, что при подготовке рисунка он пользуется компом. А Доусон явно рисунок для компа делает. Он любит превращать людей в контуры – так было в спектаклях – "00:00", Morning Ground, A million kisses to my skin. В "Серой зоне" самым мощным аттракционом оказывалась стена, заменившая правые кулисы, – ее тупая мощь казалась вечной, будто кулис здесь никогда не было вовсе, глаз зрителя больно врезался в нее, путешествуя по сцене. Поражал клубящийся серый свет – и лишь затем пять танцовщиков, размеренно двигающихся в этом скринсейвере, в пространстве между этим светом и тем. Форсайту все теснее в балете, он все больше увлекается перформансами и инсталляциями. Доусон же, вобрав, как компьютерная программа, знания о всех предшественниках, карьеру только начинает. Одна надежда: в Мариинском театре ему точно объяснят три закона робототехники.
Анна Гордеева