"В технику фотографии он ушел с головой, уподобляясь в этом какому-либо средневековому алхимику. Ногти у него были всегда желтые от коллодиума, а весь он был пропитан какими-то "химическими" запахами", – это Александр Бенуа про Джованни Бианки, швейцарца, ставшего первым фотопортретистом Петербурга. Бенуа, крестник Бианки, запомнил его как старика с нестрижеными волосами и бородой, носившего фрак по старой моде, вызывая улыбки молодых людей. Из обычного насупленного молчания его мог вывести только разговор на религиозные темы. В пылу беседы он терял самообладание и был похож на витийствующего пророка. Однако мрачность, к счастью, никак не отразилась на его работах – светлых и умиротворяющих.
Городские пейзажи Бианки изображают Петербург как большую культурную пустыню с заброшенными классическими зданиями, безлюдную и вечную. Для фиксирования вида на пластину нужно было время. Движущиеся люди и повозки не отпечатывались на негативе. Получалась картина, больше похожая на древние Афины, чем на столицу евразийской империи. Суета городской улицы пришла в фотографию позже, в карточках Карла Буллы. Во времена же Бианки фотография была магией. Он прибыл в Россию еще при Николае I и собирался работать как живописец. Но скоро прославился фотографиями пейзажей и интерьеров. Шуваловы, Строгановы, Штиглиц приглашали его к себе домой запечатлеть красоту "убранства". В то время искусство декорирования было не менее популярно, чем сейчас. В России Джованни стал Иваном. Почти всю жизнь провел в Петербурге как семейный фотограф и портретист. На старости лет получил наследство и уехал на родину в Монтаньоле близ Лугано. Там он женился на своей соотечественнице. Брак оказался несчастливым. Присвоив деньги мужа, жена покинула Джованни с любовником. Бианки скончался в одиночестве и нищете. Негативы, привезенные фотографом из Петербурга, были проданы его супругой. Часть из них чудом сохранилась в руках швейцарских коллекционеров.
"Джованни Бианки – первый светописец Петербурга" С 26 мая, Особняк Румянцева
Анна Харькина