В Фонтанном доме открылась выставка «Сожженная поэма»
Мария КАМЕНЕЦКАЯ
Не секрет, что музеи писателей и поэтов — зачастую весьма скучные места. Какая бы насыщенная биография ни была у литератора, посетителям достаются только столы, ручки, перья или пишущие машинки (в зависимости от эпохи, в которую он жил), железные кровати без матрасов или бархатные подушки (в зависимости от его благосостояния). Словом, надо очень любить произведения писателя/поэта, чтобы с непритворным удовольствием разглядывать все эти раритеты.
В Музей-квартиру Анны Ахматовой в Фонтанном доме приходят не только поклонники великой Анны Андреевны. Сюда деликатно, но настойчиво вторгаются современная жизнь и современное искусство со всеми его экспериментами, концептуальными инсталляциями, музыкальными концертами и перформансами под открытым небом. Рядом с основным зданием — галерея «Сарай», где также сейчас проходит выставка Алексея Хвостенко и Вилли Усова. Вообще выставочные помещения в доме поэта и парк вокруг с легкой руки сотрудников музея и кураторов довольно часто становятся некой канвой, в которую легко вписывается какой-нибудь смелый, оригинальный и модный проект.
\
Сотрудники музея говорят, что такие мероприятия помогают лучше понять поэта, здесь когда-то жившего, и еще сильнее полюбить. Работает старый принцип: от частного к общему, от экспериментов к классике. В контекст музея иногда попадают и творения иностранных художников, которые с трудом выговаривают слова «Анна Андреевна Ахматова».
\
Английская художница Пам Скелтон, чья выставка «Сожженная поэма» недавно открылась в Фонтанном доме, до недавнего времени не слышала имени поэтессы, разумеется, не читала ее стихотворений. Она спокойно жила себе в Великобритании, работала старшим преподавателем в колледже Saint Martins и рассказывала студентам об особенностях и подводных камнях современного искусства. Когда коллеги из России предложили затеять какой-нибудь совместный проект (да еще в пространстве литературного музея), Пам задумалась. Приехала в Петербург — что называется, на разведку. Задавала вопросы: как Ахматова жила? что любила? с кем встречалась? «А потом я увидела ее профиль на портретах, посмотрела из окна музея, почитала стихи...» — рассказала Пам Скелтон на открытии выставки. Она невысокого роста, с короткой стрижкой, одета в замшу. Подвижная, приветливая, любопытная, в меру скромная — словом, из Лондона.
\
В течение двух лет, пока готовился проект, Скелтон приезжала в Петербург шесть или семь раз. Итогом стали две видеоинсталляции, которые разместились в залах постоянной экспозиции до конца декабря. В основе — два события из жизни Ахматовой: встреча с Исайей Берлиным в 1945 году и сожжение рукописей в конце 1940-х. Художник, полагаясь на собственную интуицию и художественное чутье, а также на знания музейщиков, «инсценировала» два важных дня из жизни поэта, сняла их на видеокамеру.
\
Ахматова и Берлин в изображении Скелтон стали темными силуэтами, которые сидят в полутемной комнате, курят папиросы, молчат и смотрят друг на друга (и, конечно, в вечность) под медитативное музыкальное сопровождение. В следующем зале музея на маленьком экране медленно горят листки поэмы Ахматовой. Автора поэтических строк мы не видим — только руки, которые греются от огня, только что уничтожившего самое важное. Аккомпанементом для второй инсталляции стал треск камина. Проект Скелтон — дополнительный штрих, этюд, еще одна яркая краска на полотне. В английском языке такой художественный метод называется site-specific.
\
В двух сюжетах Скелтон фигурируют три «Анны Ахматовы» разного возраста и внешности. «Это сотрудницы нашего музея, — объяснила куратор выставки, — мы позволили единственную шутку, допустили элемент игры в столь серьезном проекте».
\
Те, кто собаку съел на современном искусстве, согласно кивали и хмурили лоб: действительно, серьезную штуку придумала Пам. Они размышляли об истоках, проводили параллели, вспоминали историю. Те, кто не так силен в теории или временно забыл о своей солидности, на открытии мероприятия отпускали шутливые комментарии и фотографировались в музейных креслах. Серьезный, по мнению специалистов, проект, рассказывающий о человеческой драме, вызывал почти детское веселье у посетителей. Магия искусства — в парадоксах. «Кто Берлина играл? Ничего получился, только лоснится», — говорил один; «Ахматова тогда «Беломор» курила, не помнишь?» — уточнял второй; «Третья Ахматова больше похожа на оригинал», — задумчиво заключал третий, по виду арт-критик.
\
— Вы не напомните, как зовут художника? — обратился ко мне коллега. — Я с ней хорошо знаком, не раз встречался, но имя абсолютно из головы вылетело.
\
Я, конечно, напомнила.