I международный форум социальных фильмов «Время жить» прошел в кинотеатре «Родина»
Ольга ШЕРВУД
«Чистка Лероя», Германия. Режиссер Армин Велькерс. У чернокожего мальчика, слегка похожего на изображения Пушкина в юности, роман с истинной арийкой, и сия Брунгильда не даст его в обиду никому, в том числе и своим бритоголовым по моде братьям. Братья, впрочем, уважают выбор белокурой сестры. Но разные типчики со свастикой есть и в стране побежденного фашизма. «Я знаю, что надо делать, — говорит один из героев. — Надо проблему перевести на коммерческий уровень». И они организуют музыкальную группу — трое белых и один черный выступают с хитом: «Нацизм не только опасен, но и заразен, особенно если у власти дураки». 18 минут, зал то и дело смеется и аплодирует.
\
«Вне времени», Швейцария. Эта преуспевающая страна организовала «Программу временных заработков в Центральной и Восточной Европе». Она экспортирует своих безработных, например, в Петербург на полгода. Люди без языка приезжают на полный кошт, живут в арендованных квартирах и работают. Правда, бесплатно. Но у них есть деньги даже на оперу. Смысл? Считается, что, пройдя такое испытание, они укрепятся в своих силах и найдут настоящую работу где-нибудь в мире. Режиссер Жанн Берфо создала 50 минут классного документального наблюдения за 24-летним Жеромом, который реставрировал мебель в кабинете директора Кунсткамеры, и за 57-летней Роландой, преподавательницей французского языка. В результате аудитория едва ли не столько же узнает о себе, сколько об этих удивительных гостях города.
\
«Любовные письма из детской тюрьмы», Россия, при поддержке Северонорвежского киноцентра и Оддвара Эринарсона. Авторы — Дэвид Кинселла, Анна Сирота. Колпинская колония. Парень говорит в камеру: «Я прочитал «Преступление и наказание» Достоевского и решил тоже ограбить квартиру». И ограбил — убив топором девочку, с которой прежде встречался, и ее мать. Замначальника колонии: «Из трехсот человек у нас только двое с настоящей склонностью к криминальным действиям. Остальные совершают преступления из-за голода, нищеты и своей никому ненужности. Из них надо делать солдат. Россия всегда будет воевать».
\
«В темноте», Россия. Слепой старик плетет авоськи — так, будто Парки заплетают нити чьих-то судеб. А потом выходит на улицу продавать. Никто не берет: мир перешел на полиэтиленовые пакеты. Старик остается со своим котом — белым, как вечность. Гениальный фильм Сергея Дворцевого.
\
«Перед прилетом на Землю», Литва/Германия. Режиссер Арунас Мателис. Дети и лейкемия. Обритый мальчик лежит под прибором, на его виске — красное перекрестье тонких безжалостных лучей. Черно-белая «литовская фотография». Стерильность. Лаконизм формы, полнота драматургии. Деликатность. Здание больницы с одной точки — весна, лето, осень, туман, ночь.
\
«Глаза Холокоста», Венгрия. Режиссер Янош Саас, продюсер Стивен Спилберг. Один из выживших: «Для детей из верующих семей это было тяжелое испытание. Бог не видел, что случилось с детьми в Освенциме. Похоже, в Освенциме Бога не было». Еще одна спасшаяся: «Холокост абсолютно непостижимая вещь. Он не принадлежит истории, потому что о нем нельзя рассказать. Никто не может о нем рассказать, кроме мертвых. Но они мертвы».
\
«Подорожник», Россия. У маленькой Киры — детский церебральный паралич. Когда мама и папа забрали ее из Дома малютки (обстоятельства заставили поместить туда девочку ненадолго), персонал был шокирован: не верили, что не бросят. Теперь мы слышим: «Виктор, вы счастливый папа?», — и ответ «Наверное, да». Этот и другие вопросы имеет право задать только автор фильма Юрий Кузнецов, поскольку ДЦП — и его диагноз. Юра никогда не знал родителей и вырвался из всей этой «параллельной» жизни интернатов и богаделен исключительно силой своего духа и интеллекта. Юра в кадре тоже рассказывает о себе. Эти моменты снимал и помог Юре монтировать фильм Валерий Наумов, профессиональный режиссер. Для Юры сделать эту картину — попытка стать «таким, как все». То есть избавиться от снисхождения, особого интереса и жалости. В финале фильма Юра идет пешком на свой какой-то там этаж, поскольку лифт не работает, и дверь в квартиру скрывает от нас его личную жизнь.
\
Фильмы, которые демонстрировались на фестивале, вы никогда не увидите. Такое не показывают по телевизору и на обычных кинофестивалях, где стоит шум-блеск-красота, а красивые полуобнаженные женщины смеются в объективы, полуобнимаемы своими кавалерами в смокингах и при бабочках.
\
Это параллельные миры. Признайтесь себе: в каком мы живем? И получится странная штука. «По жизни», в быту говорим — если серьезно говорим — о реальном: работе, зарплате, унижении чиновниками и самой российской системой существования, о болезнях, криминале, смерти, несчастьях и счастье, тихих подвигах преодоления каждодневных трудностей. Это все знакомо каждому из нас — человеку любого пола и возраста, национальности и веры, богатому и бедному, умному и не очень, образованному и так себе... Но если вдруг какая-то акция в культуре или проект в искусстве объявляют себя «социальными» — то есть исследующими все эти вещи на художественном уровне, — они сразу в нашем восприятии попадают в категорию «второй сорт» (примерно так же, как люди с ограниченными возможностями или в беде воспринимаются государством). «А, это сделано на гранты», — почему-то пренебрежительно говорят знающие слово «гранты». «А, это опять про инвалидов, наркоманов, бомжей, преступников, алкоголиков, ВИЧ-инфицированных и больных СПИДом...» — почему-то брезгливо говорят остальные, будто они или их дети завтра не могут оказаться теми, другими или третьими.
\
Вот и ответ. Работает первобытная боязнь накликать беду: соприкоснувшись с чем-то плохим — привлечь это плохое к себе. Еще работает потребительско-буржуазный (не важно, к какому классу себя причисляют его носители) взгляд на искусство: а вот сделайте мне гламурно! Еще порой беда кажется делом интимным, а не общим: социуму тут как бы не место, достаточно его «уполномоченных» или особо активных (которых немедленно подозревают в корысти). Еще — и это самое простительное, что ли: мы так устали от несчастий, которые переживаем сами и о которых все время узнаем невольно, что отдавать «этому» свое свободное время... нет, увольте.
\
В целом это, разумеется, дремучий подход. Даже милые совестливые люди не хотят видеть фильмы, фотографии и рисунки/картины (другие искусства более условны, поэтому в описываемом процессе не участвуют) ни про отверженных, ни самих отверженных. Не хотят, поскольку совестливые люди понимают: надо что-то немедленно делать, а «знают»: ничего сделать нельзя. И заранее отчаиваются.
\
Во-первых, можно. Но мы сейчас о другом. О том, что «во-вторых». Так вот, негламурное (непоп-совое, некоммерческое) искусство, «документально» говорящее о несчастьях жизни, как правило, — недепрессивное искусство. Практически никогда, кроме редчайших случаев, автор фильма не оставляет беспросветности в финале. Потому что автор чувствует ответственность перед своим героем и его близкими. Даже если герой умирает — жизнь будет торжествовать в его детях или в памяти о нем. Даже если герою и его окружающим невыносимо тяжело — они сопротивляются несчастью и борются за жизнь, а это вдохновляет каждого зрителя. Нередко в таких фильмах есть и просто веселые куски. А кроме того, в искусстве, где форма есть содержание, само эстетическое качество произведений позволяет зрителю легко вздохнуть.
\
Я рассказала вам все это, чтобы вы перестали бояться. И в следующий раз пришли. В «Родине» было много народа (фильмы показывали бесплатно), но там, скорее всего, не было вас. А ведь вам так надоели «все эти американские боевики» и «все эти глупые подростковые комедии про секс». Вы так хотите увидеть настоящее кино...
\
А если в следующий раз придете вы, и ваши друзья, и друзья ваших друзей, то будет большое общественное неравнодушие. Или, страшно сказать, вот такое параллельное кино смотреть станет модно. И тогда известные, допустим, артисты не запросят непомерных гонораров за то, чтобы провести церемонию открытия и закрытия этого кинофорума (и устроителям не придется заниматься малохудожественной самодеятельностью, как было нынче). Артисту, безусловно, следует заплатить, но разумно — ибо «неразумные» деньги пусть лучше пойдут, допустим, на микроавтобус, который привезет в «Родину» хотя бы двух-трех колясочников.
\
А будут известные артисты — приедут все телеканалы. Выпуски новостей увидят власти предержащие. Обратят внимание. Прибудут. И не только скажут несколько правильных слов, но и сами кино посмотрят. А значит, всплакнут и посмеются, и проникнутся. Люди ведь тоже. Может, что-то и предпримут...
\
Впрочем, я если и наивна, то не совсем. У меня в союзниках — исполнительный директор попечительского совета уголовно-исполнительной системы РФ, председатель правления международной ассоциации тюремного служения генерал-майор внутренней службы Борис Алексеевич Сушков. Который на открытии кинофорума сказал буквально следующее: «Мы ждем ответ на вопрос: есть ли у нас высокоморальные фильмы? Думаю, то, что нам предлагает телевидение, уже всем надоело. Все эти детективы и боевики. И даже в тюрьмах все устали от этого. Мы больше не надеемся на государство и хотим решить эту проблему сами. Мы начинаем организовывать социальное телевидение в наших учреждениях».
\
Я была потрясена. Если «начальник тюрьмы» не доверяет своему государству — значит процесс зашел слишком далеко. Процесс отделения граждан от государства, жизни от «вертикали власти», сущего от видимости. В этой пропасти нам выпало время жить. Перечитайте первые абзацы. Эти фильмы — нам в помощь.