Мыло 

В расположенных друг над другом малометражных клетушках города Копенгагена ютятся два одиночества. Сверху живет на чемоданах Шарлотта (Трина Дирхольм) - истеричка бальзаковского возраста, бросившая дружка. Снизу исходит тоской и отчаянием небритый трансвестит-проститутка Вероника (Давид Денчек).

Вероника несчастна втройне: во-первых, она еще никого не любила, во-вторых, грудь у нее не растет даже от гормонов, а в-третьих, клиенты вконец утомили ее своими дурацкими ролевыми играми. Еще Вероника ждет операции по смене пола - и это вечное ожидание за просмотрами "мыла" по телику вроде как двигатель сюжетной линии. Так они и живут: одна - в компании телегероев, левретки и печальных мазохистов, другая - в карусели мужчин на раз. Живут, потихоньку сходятся и даже пробуют перепихнуться.

Игры женщины с трансвеститом (парик сполз, в глазах - ужас, трещит отдираемый от гениталий пластырь...) - это, конечно, чудовищно нелепо и иронично. Впрочем, слой/след тонкой иронии тут лежит на всем - от саморазоблачительного названия и неустойчивых титров, снятых словно ручной камерой, до уже настоящей ручной камеры, явно по инерции хихикающей над прошлыми "Догмами". А приятный мужской голос, в промежутках между главами задающий вопросы, которые взволнуют любую домохозяйку, вроде: "Найдет ли Шарлотта свое счастье?"? А Вероника, нервно грызущая ногти перед мини-телевизором? Эта сцена вообще рискует войти в историю кино как самая сентиментальная - после эпизода "Гленда смотрит на витрину" из бертоновского "Эда Вуда", конечно. Но только не надо слез - трагедия мужчины с приклеенным к колготкам членом и стервы с пюре вместо мозгов слишком эксцентрична и ирреальна, чтобы зритель прилип к экрану и в трансе грыз ногти.