– Давид Семенович, руководители музыкальных залов часто жалуются на нехватку слушателей (залов много – публики мало). Вас, надеюсь, эти проблемы миновали, свою-то публику вы очень старательно воспитывали все эти годы.
– Я вас удивлю, наверное, но постоянной публики в Джазовой филармонии нет. Открывая в 1989 году джазовый центр, я сам был уверен, что в зрительном зале сформируется какая-то постоянная аудитория. Но, выходя двадцать лет на эту сцену и беседуя после концертов с людьми, я постепенно выяснил, что постоянных посетителей у нас не более десяти процентов. Порой я «тестировал» публику, играя чрезвычайно популярную и часто звучащую на нашей площадке мелодию в полной уверенности, что ее должны узнать, но ее никто не узнавал, потому что в зале все время оказывались новые слушатели.
И как минимум половина зрителей, особенно в весенне-летний период, – это «задетые» джазом жители других городов, которые знают, что в Петербурге существует единственная в России Филармония джазовой музыки. Так мое «образовательное движение» – я всегда старался кроме воспроизведения музыки дать о ней максимум информации (что мы играем, кто это исполнял, кто сочинил) – и пропало (смеется).
Кстати, когда пару лет назад одна туристическая компания составила рейтинг самых популярных среди туристов достопримечательностей, на третьем месте после Эрмитажа и Мариинского театра оказалась Джазовая филармония.
– Может, постоянная петербургская аудитория не сформировалась, потому что город у нас северный и темперамент холодноватый для восприятия горячей джазовой музыки?
– То, что джаз «горячий», – не совсем верно, он родился на юге Америки, но, как любая другая музыка, абсолютно разный.
– Это так, но в сознании многих самая яркая ассоциация к слову «джаз» – Гленн Миллер и «Серенада солнечной долины».
– Это древняя и в плане представлений о джазе очень устаревшая ассоциация. Если судить о жанре по фильмам о музыкантах 1930 – 1940-х годов, то там в обилии представлены именно фрагменты «горячих» джазовых танцев, так называемого танцевального джаза. Но это время ушло, джаз видоизменился. Он стал абсолютно академической музыкой, а танцуют под него сегодня только восьмидесятилетние старички. В Америке есть фестиваль «Сакраменто», где собираются только диксиленды и где играют только традиционный танцевальный джаз. Но среди зрителей нет никого моложе шестидесяти, когда эти люди уйдут, танцевать под джаз будет некому.
– Но играть-то его будут? Гленна Миллера того же...
– Играть будут, потому что музыкантам танцевальный джаз интересен. Но вот Гленна Миллера давно уже никто не играет, он слишком давняя история и... «нафталин». Хотя вынужден признать: большинство даже наших посетителей так дальше Миллера и не продвинулись. Но давайте расставим точки над i. Музыка Миллера – очень сладкая, коммерческая танцевальная музыка, которая была безумно популярна из-за того, что вместе со своим оркестром он снялся в нескольких фильмах. Вполне возможно, что в ином случае никто бы о нем и не знал, так как был он далеко не самым великим музыкантом в истории джаза. В то же самое время творили величайшие оркестры Томми Дорси, Вуди Германа, Каунта Бэйси, Дюка Эллингтона...
Есть еще одна деталь. В нашей стране благодаря фильму «Серенада солнечной долины» Гленн Миллер стал первым вестником непривычной музыки и намертво стал ассоциироваться с джазом. Я сам рос (и сохранилась ностальгия) на его музыке, просто потому что ничего другого из-за «железного занавеса» слышно не было. Но в случае выбора уверен, что на его творчество вообще бы не обратил никакого внимания. И как исследователь джаза еще раз повторю – по большому счету это совсем не джаз.
– По большому счету и Гершвин не джаз...
– Гершвин вообще не имеет к джазу никакого отношения, и считать иначе – невежество. Поначалу я сам прошел через ощущение, что Гершвин – это джаз, благодаря аккордам, оборотам мелодическим, опере «Порги и Бесс». Теперь я всячески борюсь с этим заблуждением.
Гершвин ничего для джаза не писал, да и не знал его толком, увлечен он был только классической формой. Гений его был в том, что он привнес симфонизм в блюзовые интонации, в негритянскую музыку. Работая над «Порги и Бесс», он поселился в негритянской деревне и сумел не только прочувствовать ее жизнь и быт, но и впитал в себя музыкальный колорит. Величие Гершвина заключается в том, что он является величайшим классическим композитором и, пожалуй, единственным за историю США, который стоит в одном ряду с Бахом, Моцартом, Чайковским.
К джазу же Гершвин имеет отношение только как автор мелодий, которые были исполнены великими джазовыми музыкантами Луи Армстронгом, Эллой Фицджералд. Только исполнили они их совершенно не в той трактовке, в которой эти мелодии были написаны. И если открыть партитуры Гершвина, появится недоумение, так как ничего джазового в этих партитурах нет.
– Но рядовому слушателю, думаю, нелегко перестроиться, тем более что и в книге Валентины Конен «Рождение джаза», которая позиционируется как первое фундаментальное исследование о джазе, Гершвину посвящена целая глава.
– Эта книга – полная дезориентация. Можно признать, что в советские, сталинские времена написать хоть что-то об американской музыке уже было огромным достижением. Конен же была единственным автором, которому это было позволено. Ну и о ком ей было еще писать, как не о Гершвине, об угнетенном негритянском населении, показанном в опере «Порги и Бесс»?
Но речь здесь идет о чистой воды политизации материала, об идеологии, в которой по определению не может быть правды, поэтому данная книга неправильно ориентирует и читателя, и исследователя. Полную картину можно увидеть в книге «Творцы джаза» (авторы Н. Шапиро, Н. Хентофф), сегодня в России уже изданной. Можно и там не соглашаться с какими-то трактовками, но это уже тонкости.
Кстати, есть еще одна нелепая книга из «черного списка» – «История подлинного джаза» Юга Панасье, в которой отрицается все, что было создано после 1950-х, – Чарли Паркер, Майлз Дэвис, а считаются джазом только Армстронг и Эллингтон.
– А «Джазовые портреты» Мураками в какой список занесете?
– Это очень интересная книга, пусть довольно субъективная и в чем-то наивная, но Мураками очень глубоко прочувствовал глубину джазовой музыки, буквально пропустил ее через себя и очень искренне полюбил. Если перебрать в памяти писателей, то так же по-настоящему влюблен в джаз был только Фрэнсис Скотт Фицджеральд.
– Со слушателями разобрались, а насколько продвинуты сегодняшние молодые музыканты? Подчас под вывеской free jazz скрывается такая абракадабра...
– Увы! Уже несколько лет я преподаю «Основы эстетики джаза» в педагогическом университете имени Герцена, и приходится констатировать, что выпускники десятилетки при Консерватории и музыкальных училищ не знают даже самые элементарные мелодии, такие как «Хелло, Долли» или Mack the Knife из «Трехгрошовой оперы». Интерес же к абсолютно любой музыке или желание постигнуть какие-то основы у них довольно слабые.
Приведу пример. Пишет человек музыку в стиле Баха, мешанина у него в голове полная. Где-то что-то слышал, но никогда не смотрел и не изучал, как именно фуги и прелюдии строятся. На выходе получается какая-то смесь Баха с Моцартом, с чем-то еще. Но ведь надо изучить отдельно Баха, потом Моцарта, перейти к Бетховену, затем на каком-то этапе к Стравинскому и Шостаковичу. Потому что кроме таланта музыкант должен быть хорошо музыкально образован, и только в этом случае он имеет право на эксперименты, которые в свою очередь способны привести к какому-то результату.
Каждые два года с момента открытия Джазовой филармонии мы проводим конкурс «Осенний марафон». Победители первых конкурсов составляют ныне гордость петербургского джаза. Но сегодня происходит некоторый регресс, он связан с тем, что головы молодых музыкантов забиты попсой. Правда, справедливости ради замечу, что подобная ситуация складывается и в Америке, где постепенно и очень интенсивно умирает истинный джаз. А ведь есть вещи, без которых джаз немыслим, которые являются его постулатами, – свинг, джазовая артикуляция и специфическое звукоизвлечение, свобода импровизации, имеющей, кстати, очень четкие границы.
Мне нравится традиционный джаз времен Нового Орлеана и Луи Армстронга и мне нравится джазовая музыка 60-х годов прошлого столетия, когда пришли такие новаторы, как Джон Колтрейн и Майлз Дэвис. Эта музыка не сопоставима, но в творчестве шестидесятников сохранены основные признаки джазовой музыки. Когда эти признаки стали разрушаться авангардистами, которые отказались от свинга, стали ломать звукоизвлечение и которые, слава богу, не прижились, остались на уровне каких-то маленьких вспышек, не имеющих ни аудитории, ни развития, я не то что был против их деятельности, просто не понимал – зачем называть это джазом? Там нет ничего от джаза, и зачем скрываться за словом free, называйте свое творчество свободной музыкой.
Сейчас появился джаз-рок, этно-джаз, кислотный джаз... Все эти соединения с той же рок-музыкой существуют только для того, чтобы продать джаз, «обогатив» привычными для новых поколений ритмами, и порождения эти искусственны. У молодых музыкантов уши засорены всякими современными изысканиями, когда за непонятными звуками очень легко скрыть неумение играть. Ведь для того чтобы сыграть импровизацию на заданную гармонию четко, как по Баху, надо быть образованным человеком и иметь какие-то таланты. А если их нет, очень легко сыграть какую-то якобы молдавскую или индийскую мелодию с невнятными ритмами. Поэтому из тех, кто приходит на прослушивание в Джазовую филармонию сегодня, я привлекаю максимум один процент из ста.
– А как вы относитесь к новым джазовым площадкам?
– Как можно относиться к тому, что в несусветной харчевне по абсолютно непонятным причинам соусом к котлетам, пельменям или шашлыкам подается джаз, причем в очень плохом исполнении?
В Америке джаз поначалу тоже звучал в барах, питейных заведениях, но это было связано с тем, что владельцы этих заведений с помощью чрезвычайно популярной на тот момент музыки пытались привлечь побольше посетителей. Именно в барах начинали Чарли Паркер, Майлз Дэвис, многие великие музыканты. Но собиралась там только публика, которой нравился именно джаз. Постепенно это переросло в джазовые клубы, где, кстати, на каждом столике стоит табличка, напоминающая, что разговаривать во время концерта нельзя. У нас же почему-то все превращается в какое-то невероятное искажение, и никакого любителя джаза или хорошего музыканта вы туда не заманите.
– Как-то печально наш разговор заканчивается. Неужели все так пессимистично?
– Конечно, нет! Джаз неоднократно переживал трудные времена, например, во времена появления рок-музыки, когда оказался «задвинут на задворки», но все эти времена проходили. И всегда находились талантливые музыканты, искренне влюбленные в эту музыку, и слушатели, которые не готовы променять джаз ни на что другое. Кстати, главным событием этого сезона стало появление на нашей площадке Большого джазового оркестра – Джаз-филармоник биг-бэнда, состоящего из чрезвычайно интересных молодых музыкантов. Событие знаковое – подобного оркестра в нашем городе не было несколько десятилетий.