30 лет назад, в декабре 1974 года, в ДК имени Газа состоялась первая выставка петербургских художников-нонконформистов. Через год в ДК «Невский» прошла вторая выставка, и с тех пор неофициальное искусство 70-х стало называться «газоневским». Художников преследовали власти, многих вынудили покинуть Родину. До 20 ноября 2004 года в Конногвардейском Манеже проходит выставка-фестиваль независимого искусства. Он посвящен юбилею «газоневской культуры», и туда съехались многие из участников тех исторических событий. На прямой линии в «Комсомолке» побывали трое газоневщиков: Сергей Ковальский, Александр Окунь и Вадим Филимонов.
\
\ ДОСЬЕ "КП"
\
\ Александр Нисанович Окунь родился в 1949 году, закончил Мухинское художественное училище. Участвовал во многих выставках, в том числе в 1974 году в ДК им. Газа и в 1975 году в ДК "Невский". Входил в товарищество еврейских художников "Алеф". В 1979 году уехал в Израиль. В 2000 году возглавил Союз иерусалимских художников-скульпторов.
Вадим Иванович Филимонов, родился в 1947 году в Ярославле. Родители крестили его только в 1953 году, когда умер Сталин. Закончил восьмилетку, после нее Ленинградское художественное училище имени Серова. В 1974 году участвовал в выставке в ДК Газа, после чего попал под полный запрет. В связи с этим в выставке в ДК "Невский" не участвовал, а в 1976 году сел в тюрьму по обвинению в "злостном хулиганстве". В 1978-м, сразу после освобождения, покинул СССР. Жил в Вене, Риме, Нью-Йорке, Баффоло. В 1983 году переехал во Франкфурт, где вступил в Народно-трудовой союз. Убежденный антикоммунист.
\
Сергей Викторович Ковальский родился в 1948 году. Художественного образования не получил, постигал искусство живописи самостоятельно. Всю жизнь провел в Ленинграде-Петербурге. С 1973 года участвовал в квартирных выставках, организовывал их. В 1988-1989 году создал культурный центр "Пушкинская 10", который и возглавляет до настоящего времени.
\ Полные штаны страха
\
\ - Добрый день, меня зовут Всеволод Филиппенко. В 1974 году, чуть раньше выставки в ДК Газа, в Москве прошла знаменитая "бульдозерная" выставка. Как вышло, что там художников смели, а в Ленинграде нет?
\
\ А. О.: - Когда в Москве смели бульдозерами выставку, было много разговоров. Уже на следующий день по всем зарубежным радиостанциям говорили, что в СССР уничтожают искусство, как в нацистской Германии. Эти разговоры властям были ни к чему, и повторения событий они не хотели. Поэтому когда питерские художники пошли в Управление культуры и сказали, что мы хотим выставку, дайте нам ее, иначе мы тоже выйдем на улицу, властям ничего не оставалось, как дать помещение на окраине города.
\
\ - Здравствуйте, мне очень приятно прикоснуться к истории. Но вам не кажется, что те выставки делались соответствующими органами, чтобы собрать всех в одном месте и взять на карандаш?
\
\ Ведущий: - Представьтесь пожалуйста, мы вас тоже на карандаш возьмем.
\
\ - Меня зовут Олег Павлов.
\
А. О.: - Олег, вряд ли у КГБ была такая задача. Наши имена и так были им хорошо известны, всех можно было вычислить без выставки.\
В. Ф.: - Вы задали вопрос, который 30 лет назад сотрясал слабые души. Вы представьте, сколько нужно было преодолеть труса в себе, чтобы повесить эти картины. Потому что партаппарат тут, менты тут, стукачи тут. Три художника в ДК Газа были так напуганы этим вопросом, что сняли свои картины за несколько часов до открытия, образовав дырки в экспозиции. Тогда мы их считали трусами.
А. О.: - Это нормально, что человек боится, какие к нему могут быть претензии? Когда КГБ меня таскал на допросы, я, видит Бог, вел себя героем. Но я-то знаю, что я сидел с полными штанами страха, и хуже всего, что и они это знали. И мое счастье, что на меня не давили так сильно, чтобы я повел себя плохо. У каждого есть порог выдержки, смелости, еще чего-то. Как я могу требовать от этих троих людей, чтобы они были героями? Они забоялись, это их право.\ - Меня зовут Алексей. Как вы отметили праздник 7 Ноября?\
С. К.: - Праздник мы отметили в Манеже, на нашем Фестивале независимого искусства. Отметили тем, что полностью его игнорировали. Была радость общения между художниками, не видевшимися 20 лет и приехавшими из семи стран. Вот это был наш праздник, а то, что сверху придумали, нас мало интересует.
\ А. О.: - А я как раз вышел из гостиницы на Невский проспект и увидел демонстрацию. Я был в этнографическом восторге: эти люди, эти лозунги, эти ребята молодые, которые вскидывали руку и кричали, что Россия все, остальное ничто. Такого не увидишь больше нигде.
Нонконформизм - это навечно
- Я Татьяна. У меня вопрос к Сергею Ковальскому. Скажите, когда все стало разрешено, что произошло с нонконформизмом? Как художники почувствовали эту свободу?
С. К.: - Никак не почувствовали, потому что мы всегда делали то, что хотели. И нам было наплевать, что разрешено, а что нет. - Но раньше была борьба, острота, а теперь все это пропало.
С. К.: - Не пропало. Когда мы обживали дом на Пушкинской, 10, на нас так давили - и менты, и районные власти, и городские, и бандиты. Остроты хватало. А мы делали то, что и раньше. Еще когда я создавал концепцию Пушкинской 10, я считал, что мы должны работать в том городе и никуда не уезжать… В. Ф. (возмущенно): - А если в тебя кидают камни?
С. К.: - Ну да, если не выгоняют. Но, слава Богу, меня до такой степени не додавили. Сегодня мы хотим показать не только преемственность поколений, но и выйти на разговор с властями. Ведь то, что сейчас происходит в нашем городе, - это безобразие. Как, например, попытка отнять у художников мастерские. Это симптом возвращения к тому "хомо советикус", который жил и гадил всему народу. Против этого нужно бороться. Мне бы хотелось, чтобы в Уставе Петербурга первым пунктом или эпиграфом было написано о приоритете культуры во всех видах деятельности. Вот взять и начать устав с этого. - Власть готова вас слушать?
С. К.: - Думаю, что, как всегда, не готова. Хотя я был тронут до глубины души, когда Матвиенко прислала нам поздравление с 15-летием центра на Пушкинской. Но на выставку никто из администрации не пришел.
В. Ф.: - И хорошо, что не пришли. Что они понимают в искусстве? Что им там делать?
С. К.: - Как что? Учиться, как и всем.
А. О.: - Можно я отвечу про нонконформизм? В 70-х годах это было прежде всего противостояние официозу, соцреализму. Когда мы встретились на выставке в ДК Газа, это был чистый Ноев ковчег: абстракционисты, сюрреалисты, романтики, кто угодно. Все, кому не давали возможности говорить, собрались здесь. Теперь все стало свободно. Но свободы на самом деле нет. Всегда существует некий истэблишмент, и нормальный художник так или иначе стоит ему в оппозиции.
\
Обида отравляет печень
- Меня зовут Ирина. Меня интересует, обиделись ли вы на страну, когда уезжали?
А. О.: - Когда я уезжал в 1979 году, естественно, отношения со страной были напряженными. Тогда отъезд был этакой метафорой смерти: нас провожали, как на тот свет. Никто не думал, что можно будет вернуться. Жизнь начиналась в Зазеркалье, и она начиналась с начала. Было просто не до обид. Но в 1994 году я был куратором первой выставки израильских художников в Москве и Санкт-Петербурге и должен был сюда приехать. И тут выяснилось, что я все же обижен на Питер: мне казалось, что мой родной город, подобно какой-нибудь индийской жене, должен после моей смерти взойти на костер или утопиться в наводнении, а он этого не сделал. Дурацкая обида. А когда я сюда приехал, то понял, что обиды нет по одной простой причине: мой Питер таки да, умер. Он покончил с собой вместе с моим отъездом. Это изумительный город, но совсем другой. Ира, я уже старый, а вы, судя по голосу, молоды. Послушайте, нельзя жить обидами - это отравляет печень, отравляет почки. Надо жить благодарностью, это гораздо более позитивное чувство. Мне гораздо приятнее любить этот город, чем обижаться.
В. Ф.: - Когда я уезжал, обиды не было. Обижаются дети и, извините, женщины. Была очень большая неприязнь, доходившая до ненависти, - не к стране, а к власти, коммунизму, системе. Но на Западе я вдруг стал патриотом. - Из-за ностальгии?
В. Ф.: - Даже не ностальгия, хотя она была, особенно на втором-третьем году. Но я же служил в Народно-трудовом союзе - слышали о таком? НТС, журнал "Посев".
С. К.: - Советская власть - идиотская власть: она сама себе создавала врагов. Я ведь до этого не был диссидентом. Если бы на мою первую квартирную выставку в 1973 году не пришел мент и не напугал до полусмерти мою мать, если бы не начались визиты гэбэшников, не закрутилась карусель вокруг меня, моих друзей, этой квартиры, может, все было бы по-другому. Но обижаться особенно некогда было, потому что мы все время работали.
\
Что повесить в музее
- Привет, я Витя. Вы не обижайтесь, но правда ли, что художники-неформалы вообще рисовать не умеют, поэтому малюют всякие линии и пятна?
А. О.: - Как ни смешно, это бывает. Сами художники в ужасе от того, что сегодня можно быть живописцем, не умея рисовать. Так жизнь сложилась. Многих современных художников, чьи работы выставляются во всем мире, попроси нарисовать табуретку - они ее не нарисуют.
В. Ф.: - Вопрос поставлен агрессивно, но имеет сермяжную правду. Сейчас есть галереи, которые создают художников, как телевидение музыкантов. Есть один художник, он был оформителем витрин на Бродвее, у него сейчас картины за миллионы продаются, и он почти с гордостью говорит: да, я не умею рисовать фигуру. - А вы умеете? А. О., В. Ф., С. К. (хором): - Умеем. - Меня зовут Татьяна, и у меня глобальный вопрос. Что из современного искусства через 200 лет будет в музеях? Можно отрицать "Мишек в лесу" Шишкина, но идти в Эрмитаж смотреть "Дверь в туалет", я думаю, люди не станут.
А. О.: - Все зависит от точки зрения, но дело не в этом. Через 200 лет тот стул, на котором вы сейчас сидите, если он уцелеет, будет в музее. - Но стул и то приятнее, чем дверь в туалет.
С. К.: - А вы приходите в Манеж, там у нас прекрасная выставка. Мы создали экспозицию из работ тех художников, которые были в Газа и Невском, а внизу - современные художники. И никаких туалетных дверей там нет.
В. Ф.: - Во-первых, если вам что-то нравится, а мне не нравится, почему бы просто не оставить как есть? Во-вторых, искусство не всем понятно. Если вы не знаете языка, то прочесть то, что сказал автор, не сможете. Это вопрос грамотности, образования. Я в 18 лет в научную библиотеку Эрмитажа буквально проникал - там бумаги были нужны, печати, направление с работы. А я штамповщиком работал, когда меня из училища выгнали. И в этой библиотеке я переписывал от руки литографированный супрематизм Малевича, Хлебникова переписывал. И когда вот так культуру вбираешь, начинаешь что-то понимать.
А. О.: - В России был замечательный коллекционер Щукин. Третий этаж Эрмитажа, Пушкинский музей в Москве - там многое из его коллекции. У него было чутье на мастеров. Но случилось следующее: у Пикассо, которого Щукин обожал и всегда покупал, закончился "голубой период" и начался кубизм. Он был в отчаянии - на его глазах любимый художник стал делать какие-то мерзкие и непонятные штуки. С другой стороны, Щукин понимал, что такой художник просто так выпендриваться не станет. И он покупал кубистические работы, а одну из них повесил в спальне. И положил себе перед сном 15 минут смотреть на нее. Каждый вечер с отвращением, но смотрел. И вы знаете, через какое-то время - пошло! - Добрый день, Николай Смирнов беспокоит. Вас не обижает, когда вас спрашивают, что вы хотели сказать своей картиной?
В. Ф.: - А чего обижаться? Это же вопрос языка. То есть зритель не может перевести мои знаки на свой язык и просит перевод.
А. О.: - А я не согласен. Искусство всегда больше, шире, выше, чем художник. Предположим, я никогда в жизни не ревновал. Вы можете десять раз мне рассказывать про Отелло, я никогда не пойму, в чем там смак. Из-за маленького белого платочка такое натворить? Мне это будет непонятно. Поэтому вопрос неправомерен. Художник ничего не может сказать зрителю, если тот сам всего этого не пережил. Человек видит в картине не то, что имел в виду автор, а то, что он способен оттуда взять. И он может там найти даже больше, чем хотел сказать художник.
\
От депрессии - на кухню
- Меня зовут Сергей, я из Израиля. Саша Окунь издал прекрасную кулинарную книгу, и я хочу спросить его, почему художник вдруг обратился к гастрономии?
А. О.: - Это ужасно смешно - когда я делаю выставки, мне, по большому счету, безразлично, что о них напишут, скажут. Но когда кто-нибудь хвалит мою книжку, я дрожу, как зайчик, от восторга у меня даже уши шевелятся. Видимо, потому что ужасно приятно заниматься не своим делом. Все было просто. В 2000 году у меня была большая персональная выставка, и после нее, как обычно, началась поствыставочная депрессия. Я не знаю, бывает ли она у других…
В. Ф.: - Бывает постродовая.
А. О.: - Это одно и то же. Как будто воздух выпустили. А руки - вот они, их надо чем-то занять. И тогда я взялся за бумагу. Когда я все написал, то с чувством глубокого внутреннего стыда отнес это своему другу Игорю Губерману, ожидая от него услышать: Саня, занимайся лучше своим делом, не лезь в чужой огород. Но он меня очень одобрил, и тогда я дал рукопись Дине Рубиной. В результате вышла эта книжка. Но она не о кухне. Еда - это некий повод поговорить о том о сем. Первая часть называется "Теория и практика еды", где я такой зануда-теоретик. Вторая часть - "История еврейского народа в рецептах" и третья - "Кулинарная икебана". Это просто истории из жизни, но в них так или иначе присутствует еда.Молодым не хватает дерзости - Добрый день, это Виталий звонит. На Пушкинской сейчас достаточно много молодых художников. Как они себя чувствуют рядом с вам, зубрами?
С. К.: - Нормально себя чувствуют.
А. О.: - Наверное, они себя чувствуют, как молодые голодные волки рядом с динозаврами.
С. К.: - Им не хватает дерзости, чтобы волками быть. На самом деле мне было бы приятно увидеть молодых, которые стали бы кусаться, раскритиковали бы стариков. Рыхловаты они, в общем-то. И я немножко беспокоюсь за будущее поколение нонконформистов. А оно обязательно должно быть.
В. Ф.: - Знаете, искусство - ужасно ревнивая вещь. Отношения сложные. Но я, отсидевший полтора года в лагере, сейчас смотрю на картины молодых и считаю, что это частично возврат мне за эти полтора года. - Здравствуйте, меня зовут Марина. Выставка в ДК Газа была тем событием, о котором теперь можно только вспоминать и отмечать годовщины, или каким-то стартом, путевкой в жизнь?
А. О.: - Ужасно не хочется ощущать себя участником исторического процесса, потому что начинаешь себя чувствовать, как живая лиса в магазине мехов. Художник - это такая специальность, что чем он старше, тем он лучше работает. Тициан свои лучшие работы написал в 90 с лишним лет. А Пикассо, Дега? Ренуар писал уже не рукой, а лапкой такой скрюченной - и как писал! Пока чего-то поймешь, пока сообразишь - это очень долгая история. Поэтому сейчас у нас все только начинается, мы только начинаем понимать, что к чему. А то, что мы влипли в историю в связи с этой выставкой… Вряд ли кто-то из нас думал тогда, что мы делаем что-то историческое.
В. Ф.: - А вот я подозревал тогда это!
ЦИТАТА
Григорий Романов, первый секретарь Ленинградского обкома КПСС: - Ленинград - колыбель революции. И я не позволю всяким подонкам ее раскачивать!
\
Александр ГОРЕЛИК. [email protected] Фото Стаса Левшина.