на сцене Мариинского театра
Владимир ДУДИН
Первой премьерой нового сезона в Мариинском театре стала опера Верди «Набукко». Над ней работала московская постановочная команда во главе с Дмитрием Бертманом — художественным руководителем и главным режиссером театра «Геликон-опера». За дирижерским пультом два первых премьерных спектакля стоял хозяин театра Валерий Гергиев, который провел оперу, кажется, на пределе возможностей: взвинченные темпы того и гляди угрожали сбросить с оперной орбиты всех — участников и свидетелей.
Накануне петербургской премьеры и одновременно своего режиссерского дебюта в нашем городе Дмитрий Бертман очень искренне говорил о том, что «в наказание оперу превращают стереотипы», что «молодую публику может притянуть в оперу что-то очень настоящее, а не расфуфыренные тети». Правда, в заключение этот современный режиссер сказал, что не знает, «как и что надо» делать.
\
Не исключено, что в «Набукко» режиссер решил поиграть с моделью от мэтра оперной респектабельности Франко Дзефирелли. Но второго Дзефирелли не случилось. Вместо этого явилась вампука обыкновенная с элементами китча — назойливой хоровой массой, раздражающим блеском лат, удушающими париками, соответствующей законам стиля лепниной и пошатывающимися конструкциями, спускаемыми из-под колосников. Впрочем, все это можно списать на сопротивление материала: оперу с сюжетными нагромождениями и резкими переключениями с общего на частное, и наоборот, ставить действительно непросто.
\
Чаще всего казалось, что, в общем-то, ироничный режиссер разводит зрителя как наивного провинциала, впервые оказавшегося в опере, купившего самый дорогой билет, чтобы потом рассказывать, как хорошо ему в театре было. Для этого прежде всего были сделаны концентрированно-красочные костюмы с нагромождением деталей, с использованием исторических стилей: дело происходит все-таки в 587 году в Иерусалиме и Вавилоне. Хору и массовке поручили задачи циркового шоу — быстро вертеть шестами, складывать из них звезду Давида, бегать по «песчаным» склонам, производя как можно больше шума, жестикулировать как можно резче и танцевать едва ли не хава нагилу как можно веселее. Все это было приправлено клубничкой вроде картинки купания женщины-вамп Абигайль, незаконно перехватившей отцовскую власть, — с выставленной ножкой и ансамблем «умасливающих» ее массажисток. А также немножечко сексуальной фантазии на тему изнасилования дочери главного героя Фенены...
\
Раздражение ближе к концу стихает, потому как опера остается оперой, тем более в такой ее квинтэссенции, каковая представлена в «Набукко». Не случайно слово «вампука», которым обозначают все искусственное и ходульное на сцене, так точно рифмуется с «Набукко». В конце концов давненько уже в Мариинском не было столь пышно цветущего натурализма в виде многослойного пирога ассиро-вавилонской пустыни, занявшего собой все пространство сцены. Режиссер лихо обыгрывает волнистые ярусы сценической конструкции перемещениями по ним главных героев. Вот Абигайль с Набукко вверху — на вершине славы, вот они оба уже внизу... Так происходит движение «из грязи в князи» — и наоборот.
\
Приемы эти ходульные, лобовые, рассчитанные на зрителя-новичка. Возможно, эту цель и преследовал режиссер, стремясь привлечь в музыкальный театр массового зрителя. Но откликнется ли этот зритель — еще вопрос. А вот искушенная публика тоскует, наблюдая, как настоящий песочек сыплется сквозь пальцы кровожадной Абигайль в тот момент, когда она поет о невозможности вернуть былое...
\
Впрочем, для истинного ценителя и обожателя оперы вообще и опер Верди в частности все это не помеха, тем более когда на сцену выходят настоящие певцы. Из двух составов предпочтительней оказался второй — менее «вампучный».
\
Царицей оперного вокала предстала драматическое сопрано Млада Худолей. Она вышла на родную сцену впервые после декретного отпуска и показала очень высокий класс пения с демонстрацией больших голосовых возможностей, равно как и недюжинный артистизм. Таким артистизмом не смогла отличиться Ирина Гордей, слывущая уникальной дивой Мариинки именно в операх Верди и Пуччини.
\
Порадовал в очередной раз Эдем Умеров в заглавной партии. Маститый, но корпулентный Виктор Черноморцев в этой же партии выглядит забавно суетливым. Толика величия не помешала бы образу Набукко даже при столь облегченном прочтении оперы. Музыка Верди все-таки предполагает глубинные смыслы. Хотя мастер-класс вердиевского стиля Черноморцев сумел преподать — его баритон звучал весьма убедительно. Совсем молодой тенор Максим Аксенов (Измаил), появившийся в труппе театра со времен «Риголетто», порадовал вокалом итальянского образца, способным сопротивляться мощному оркестру.
\
О дирижерских темпах, едва ли не вдвое превысивших некоторые образцы, уже было упомянуто: в ночь после первого спектакля заснуть было крайне сложно по причине учащенно бившегося сердца.