Первым гостем студии оказался режиссер и педагог Григорий Тростянецкий, собеседник интересный, однако имеющий мало общего с представлениями об этике и эстетике декаданса.
Впрочем, настроение изысканного упадка при желании у нас можно обнаружить решительно везде: Петербург всегда странно тревожен. Что уж говорить о его творческих людях. Угасающая красота, лиловые сумерки, игра теней на быстро ветшающих фасадах, появление и исчезновение знаковых фигур... Все это в последние месяцы как-то сгустилось и ускорилось. Чуткие натуры угадывают наступление новой эпохи. И, как в Питере принято, особого оптимизма не испытывают.
Большие деньги, большие риски, большие драмы маленьких людей – что день грядущий нам готовит? Выстоит ли красота под напором алчности и что с ней станется в обозримом будущем? Что сохранится от нашей нетворческой эпохи, когда, говоря словами Оскара Уайльда, искусство ограничивается только «копированием тех или иных форм», когда человек не творит новое, а прилагает «свои усилия к тому, чтобы навести порядок в собственной сокровищнице, отделив золото от серебра, а серебро от свинца, пересчитав бриллианты и дав имена жемчужинам».
Уайльд писал это в конце XIX века, но и сегодня, почти 120 лет спустя, люди вновь наводят порядок, только уже в сокровищнице века XX. Перелистывают страницы. Переосмысливают образы эффектных десятилетий. Дают имена жемчужинам.
Как я уже писала в предыдущих выпусках рубрики, весьма чутко общественные вибрации улавливают модельеры. Каждое платье в своей новой кутюрной коллекции Татьяна Парфенова назвала определенным именем. Имена значились на бирочках – словно в антикварном магазине. Да и вокруг названия самой коллекции – Mot – было немало разговоров. Кто-то счел, что оно произошло от слова «промотать» и смысл названия в том, что модельер переосмысливает промотанное нами художественное наследство – конструктивные идеи и богатые декоративные приемы. Платья ручной работы, многие из которых были украшены многослойными жабо и оборками, выглядели так, будто их извлекли из музейных собраний, за каждой вещью чудилась богатая история.
Украшением служили роскошные вышивки и кружева, воссозданные по старым рисункам. Платья мягко сияли инкрустациями, завораживали узорами ришелье, мерцали, словно зрители оказались внутри одной из красивых и грустных историй, которые детям рассказывали незадолго до Рождества.
Однако образы Mot, что, по утверждению автора, в переводе с древнегреческого значит «смерть», были гораздо более сложными, чем может показаться в таком пересказе. Татьяна Парфенова в этой коллекции выступила не столько как дизайнер, сколько как художник, и дефиле ее «кукол», проведенное под будоражущую музыку из фильмов ужасов, было высказыванием интимным. У перелома веков есть свои художники, и Парфенова, безусловно, – одна из них.
В 1986 году весьма заметным в нашем кинематографе стал фильм молодого режиссера Олега Тепцова «Господин оформитель». На той мистической драме собралась неплохая творческая компания: вместе с дебютантом Тепцовым работали сценарист Юрий Арабов и композитор Сергей Курехин. Вместе они сотворили изысканную историю, которую почему-то забыло наше телевидение, – игру в эстетику модерна с очевидным петербургским колоритом. «В усталое тело позднесоветского кино была введена инъекция декаданса», – пишет об этом событии кинословарь «Новейшая история отечественного кино».
Это был эстетский фильм о странных людях, обитавших в Петербурге накануне первой мировой войны. Герою картины, модному художнику, предстояло оформить витрину ювелирного магазина. Он метался в поисках натуры и нашел свою модель – 14-летнюю чахоточную красавицу. Ее восковая кукла была помещена в витрину, и со временем художник воспылал к своему созданию гибельной страстью. «...Идет закат минувшего столетия, гибель целой эпохи, чья агония окрашена в роковые цвета увядания: не выжить черной розе в бокале золотистого «Аи», – писала критика. «Господин оформитель» назвали первым отечественным фильмом ужасов.
Вот таких тревожащих душу кукол, одетых в «роковые цвета увядания», вывела на подиум нынешней весны Татьяна Парфенова. Публика, привыкшая к гламуру, который, несмотря на излишнюю сладость, проглатывается без труда, слегка поперхнулась, наблюдая медленное движение слегка косолапых оживших «манекенов». Серебряные и золотые туфельки, огромные словно нечесаные гривы волос и неподвижные лица моделей довершали картину. Некоторых эта картина шокировала. Другим дала редкий простор для культурных ассоциаций.
...Как в прошедшем
грядущее зреет
Так в грядущем
прошлое тлеет –
Страшный праздник
мертвой листвы.