3 октября 2008 года в ДК Ленсовета - концерт Ирины Богушевской.
«Не попса» от БогушевскойЕе клипы не крутят на MTV, ее плакатами не увешаны города, у нее всего несколько альбомов… И все-таки на концертах Ирины Богушевской всегда полные залы. О песнях Богушевича, как сама она себя называет, говорят, что «это не для всех... это же не попса». Да, это не попса, хотя насчет «не для всех» можно и поспорить. Правда, сначала надо послушать. Ирина Богушевская окончила философский факультет МГУ, преподавала философию. Играла в музыкальных и драматических спектаклях, поставленных на сцене Студенческого театра МГУ. В начале своего творческого пути певица выступала в сопровождении музыкального коллектива Студенческого театра – группы «Несчастный случай» (лидер группы Алексей Кортнев позже стал ее мужем). Одновременно она училась и работала в музыкальной студии Иващенко и Васильева. Позже Ирина стала обладательницей Гран-при конкурса актерской песни имени Андрея Миронова. 3 октября в ДК Ленсовета Ирина Богушевская представляет программу «Шелк и другие тонкие материи».
Ее клипы не крутят на MTV, ее плакатами не увешана Москва, у нее всего три альбома… И все-таки на ее концертах – полные залы. О песнях Богушевича, как сама она себя называет, говорят, что «это не для всех... это же не попса». Да, это не попса, хотя насчет «не для всех» можно и поспорить. Правда, сначала надо послушать.
Биография
Ирина БОГУШЕВСКАЯ родилась 2 ноября 1965 года. Окончила философский факультет МГУ, преподавала философию. Играла в музыкальных и драматических спектаклях, поставленных на сцене Студенческого театра МГУ, которым руководил Евгений Славутин. В начале своего творческого пути певица выступала в сопровождении музыкального коллектива Студенческого театра – группы «Несчастный случай» (лидер группы Алексей Кортнев позже стал ее мужем). Одновременно она училась и работала в музыкальной студии Иващенко и Васильева. В 1993 году Ирина Богушевская стала обладательницей Гран-при конкурса актерской песни имени Андрея Миронова. В 1995 году в Студенческом театре МГУ увидел свет бенефисный спектакль Ирины Богушевской «Зал ожиданий». Она также работала диджеем, была ведущей телепрограмм и редактором музыкальных новостей. Вместе с группой «Случайный оркестр» Ирина Богушевская записала в 1998 году дебютный альбом «Книга песен». В 2000 году у певицы вышел диск «Легкие люди». В 2005 году выходит альбом Богушевской «Нежные вещи».
* * *
- В конце 1980-х вы играли в театре МГУ, после чего исчезли, а в 1996-м году неожиданно появилась певица Ирина Богушевская. А что было в первой половине 1990-х?
- На самом деле певица Ирина Богушевская существовала, но была какой-то вещью в себе. Возможно, это плод уверенности в том, что ты пишешь талантливые песни. Я, отслушав огромное количество всякой музыки, имею право на свое мнение – у меня неплохая музыка, она достаточно высокого качества. И в связи с этим у меня было такое детское ощущение, как описано у Булгакова: никогда ничего ни у кого не просить. Я гордая женщина и думала, что сами предложат и сами все дадут. Но я просто забыла, что Булгаков это писал о вечной любви, - вот там действительно бессмысленно просить. А что касается славы и денег, то тут надо требовать. Поэтому у меня ушло определенное количество времени на то, чтобы лишить себя этих иллюзий. И я поняла, что надо все-таки прилагать усилия к тому, чтобы выдвинуться в мир и как-то предъявить ему себя. По-хорошему впервые серьезно заниматься пиаром мы стали только сейчас. Оказалось, что одних альбомов мало, чтобы о тебе узнали.
- А в театр вы попали случайно или целенаправленно?
- Не бывает ничего случайного. Поступив в университет, я, естественно, продолжала исполнять свои песенки.
- Вы писали песни до театра?
- Я начала писать песни в 3--4 года. Сначала про пингвинов, лошадей и собак, а лет с тринадцати я ориентировалась на мальчиков. Потом все это пошло таким беспрерывным потоком. В университете проходили смотры художественной самодеятельности. Я выходила, садилась к роялю и исполняла свои песенки. И однажды мне просто позвонили из театра и пригласили туда.
- А почему вы пошли учиться в университет, а не в Гнесинку или еще куда-нибудь - песни петь?
- У меня же нет такого музыкального образования, которое позволило бы поступить в Гнесинку. Я окончила школу в Будапеште, и поневоле мне пришлось прервать музыкальное образование, потому что по-венгерски учиться музыке было очень сложно, практически нереально. А кроме того, я же готовила себя к судьбе великой русской трагической поэтессы, наследницы Ахматовой и Цветаевой.
- Почему же тогда МГУ, а не Литинститут?
- Очень хотелось получить гуманитарное образование.
- А с родителями это, наверное, тоже как-то связано?
- Да, и с давлением родителей, но мягким таким давлением. Сейчас отмечали 250 лет МГУ, и страшно пафосные мероприятия проходили. В главном здании была некая церемония награждения звездой МГУ. Такая звезда, на ленточке. Награждали Лужкова, еще кого-то и еще кого-то. Церемонию вели Елена Ханга, Святослав Бэлза, Юлия Бордовских и Владимир Молчанов. Я вхожу в гримерку, где сидят все ведущие, и Бордовских говорит: "Ах, моя училка пришла". Дело в том, что, когда она училась на журфаке, я вела у них аспирантские семинары по истории философии. У нее и у Оли Журавлевой.
- То есть ваша специальность – история философии?
- Да, история зарубежной философии.
- А откуда у вас такая любовь именно к бразильской и аргентинской музыке?
- Потому что там тепло, а я ненавижу сугробы. Солнце - главная планета в моем гороскопе. Маленькой меня увезли в Багдад, и там мой слабый организм запомнил, что сорок градусов в тени – это хорошо. И теперь я мучаюсь, мучаюсь здесь с октября по март. Сегодня вообще не хотела из дома выходить.
- И вы с самого детства росли на этой музыке?
- Нет, нет. Конечно, я слышала какие-то босановы, потому что невозможно жить и ни разу не услышать "Каждую девушку". Но когда я лежала в больнице после аварии, а это было десять лет назад, мне принесли туда кассету с этой музыкой. И это, как выяснилось, единственное, что можно слушать в моем состоянии. У меня была контузия нервов - не головы, а плечевого сплетения, и при этом страшные боли тебя мучают. А эту музыку можно было слушать, и, более того, она как бы обладает терапевтическим эффектом. Она действительно снимает болевые приступы. И так я влюбилась в эту музыку - навсегда.
- Ирина, вы занимаете в русской музыке уникальную нишу, у вас нет ни одного конкурента…
- Ну почему, вот есть такая расхожая история. Когда вышла "Книга песен", мы, конечно, нашли способ передать ее Алле Пугачевой. Она послушала и сказала: "Это конкурентка Кристине, ее не пускать никуда". Я не знаю, насколько это правда, но я слышала такую информацию от людей из ее окружения.
- Кристине?! Но вы же совершенно непохожи!
- Может быть, это связано с тем, что Кристина тогда выпустила "Танго втроем". В журнале "Алла" обо мне напечатали очень хорошую статью - и все. Кристина действительно занимается совершенно другой музыкой, я ей не конкурентка. Да и потом, мне соревноваться с Кристиной - все равно что людоедке Эллочке с Вандербильдихой. У одной - бриллианты, а у другой - мексиканский тушкан.
- А почему при такой уникальной позиции вы до сих пор не стали национальной звездой?
- Мне кажется, что я в некотором смысле являюсь жертвой или заложницей политики программных директоров радиостанций. Сыр невозможно продавать, если его не выкладываешь на витрину. Если люди приходят в магазин, а на витрине нет, скажем, козьего сыра, то они его не купят никогда, они не знают, что он на свете есть, под прилавком. Такая же ситуация с моими песнями. Эфир – это витрина, а в эфир их не пускают, потому что всем кажется, что это не будет слушаться и продаваться. Это как если бы Татьяна Толстая пришла в издательство печатать книжку, а ей бы сказали: "Вы знаете, Татьяна Никитична, мы не будем печатать вашу книжку, потому что люди ее не купят".
- А вы думаете, что такая музыка будет потребляться публикой? Не той публикой, которая приходит на ваши концерты, а той, которая слушает Верку Сердючку и репертуар "Русского радио"?
- Да, я думаю, что круг потенциальных слушателей этой музыки очень широк. И мне кажется, что в нашей стране еще не сообразили очень простую вещь - что какой-то уникальный продукт может хорошо продаваться. Всем кажется, что только биг-маки хорошо продаются, а на самом деле трюфеля тоже продаются отлично. На самом деле мы с моими музыкантами неплохо живем за счет того, что в нашей публике есть кредитоспособная прослойка поклонников. Но я думаю, что, если бы моя музыка крутилась по десять раз в день в эфире "Русского радио", у нее были бы поклонники. Мне кажется, не надо за людей решать, будут они слушать или не будут. Им надо дать возможность самим сделать такой выбор. Вот. Почему-то меня очень боятся товарищи с радиовещания. "Городская чайка" или "Эти большие волны" с "Легких людей", мне кажется, запросто могли бы крутиться везде.
- И что, никто не берет? Даже "Серебряный дождь" не берет?
- "Дождь", по-моему, взял, но у нас с ними были договорные обязательства. Остальные не брали. Поэтому, когда я писала "Нежные вещи", я вообще с прибором положила на все форматы. Я не ставила перед собой цель выпустить пластинку, которая будет в эфирах, я ставила цель реализовать некий художественный проект, который у меня был в голове.
- А когда делали "Легких людей", ставили задачу быть в эфирах?
- Когда я делала "Легких людей", у меня было желание стать как бы ближе к мейнстриму, к тому, что крутится на радио. Мы сидели, думали над аранжировками. На самом деле "Легкие люди" - это вообще-то такой результат, о котором ты жалеешь. Но лучше жалеть о том, что сделано, чем о том, что не сделано. Я с "Легкими людьми" попала во все возможные западни, и в финансовую в том числе. У меня были страшные битвы по поводу аранжировок, я выкинула половину песен из этого альбома, потому что мне настолько не понравились аранжировки, что их даже не стоило переделывать. И в результате он вышел как бы усеченный и с компромиссами. Там есть три песни, которые мне нравятся, а остальные - нет. Но тем не менее я думала, что любое радио может взять "Городскую чайку", и, когда этого не произошло, я очень сильно надулась на всех.
- А почему вы так редко выпускаете альбомы? Потому что песен мало пишете или денег не хватает?
- Я песен пишу много, я очень плодовитая. У меня куча песен. И не то, чтобы денег не хватает, просто я очень капризная. Я же люблю живую музыку записывать, а это дорогое удовольствие. То есть альбом появляется тогда, когда находятся деньги на него. Раз где-то в два года они, наверное, находятся. Цепочка такая: в 2000-м вышли "Легкие люди", в 2002-м мне было некогда - у меня родился маленький ребенок, а в 2004-м мы записали "Нежные вещи". Правда, я собираюсь теперь работать в другом темпе, потому что много всяких интересных проектов. И вообще - пора брать почту, радио, телеграф и арсенал.
- Может быть, вы клубный артист? Ведь на самом деле клубная культура очень большая, у нее просто другой способ дистрибуции - ее не надо показывать по телевизору и передавать по радио, потому что информация распространяется через посетителей клубов.
- Ну нет, я считаю, что мою музыку надо крутить по телевизору и по радио. Она очень полезна для здоровья.
- Несколько лет назад вы написали у себя на сайте, что не хотите быть звездой. Это была сознательная позиция?
- А что я там написала, я не помню?
- Там была серия заметок про то, как вы готовите борщ. И публика возмущалась – звезда не может готовить борщ…
- На самом деле все мои знакомые политтехнологи меня просто высекли за эти высказывания. Они говорили: как можно было так снизить свой образ, как можно было так ужасно себя позиционировать, ну ты посмотри на себя - какой борщ? Написала бы, что сейчас ешь, там, карпаччо или не знаю что, но зачем ты написала про борщ? Это был какой-то внутренний протест, потому что мне показалось, что среди моих поклонников стали преобладать какие-то невменяемые люди, которые стали говорить: вы такая божественная. Я человек с юмором. У меня это вызывает раздражение. Я, конечно, понимаю, что реагировать надо по-другому. Сказать: вот да, я вся такая неземная, питаюсь амброзией исключительно, летаю над землей, а не хожу. Не надо было писать про борщ, потому что это все вранье. Не готовлю я, конечно, никаких борщей, в последний раз я делала это в прошлом феврале.
- То есть желание стать звездой есть? Вам нравится популярность?
- Конечно, нравится. Я, правда, не знаю, что такое настоящая популярность, я пока спокойно могу ходить по улицам.
- Вас не узнают?
- Некоторые начали сейчас узнавать после нашей бурной массированной рекламной кампании, и это приятно, хочу сказать. Я на самом деле хочу, чтобы люди ассоциировали лицо с музыкой. Очень многие люди слышали фамилию Богушевская, но не все могут совместить это имя, музыку и лицо. Надо, чтобы все это совпало.
- А клипы вы не собираетесь снимать?
- Да, конечно. Поскольку я в свои 50 (на самом деле Ирине 39 лет. – ГАЗЕТА) неплохо выгляжу. Конечно, собираюсь.
- Вас слушают только в больших городах или по всей стране?
- Ну вот, например, я ездила в город Белгород, и люди там подпевали. Для меня загадка, откуда они знают слова, но тем не менее есть какие-то удивительные высокие технологии, которые все это распространяют. Сейчас, после МХАТа, выходят статьи, рецензии. И я вижу, что многие критики оценивают даже не то, насколько хорошо мы играли, не то, насколько хорошо звучит мой голос. Они оценивают какие-то совершенно другие параметры, в частности, уровень раскрутки, даже уровень денежных потоков, которые вокруг тебя крутятся. И отчасти они правы, потому что артист - это не только голос, это не только внешность, это еще и твоя сила воли, и уровень других твоих способностей. Потому что на самом деле звезды – не те, у кого самый красивый голос, а те, у кого хватает выносливости, чтобы выдержать это. Живой такой пример. В начале января я работала на спектаклях «Веселые ребята», там страшные сквозняки за сценой. И когда ты выбегаешь потный переодеваться, то простужаешься. Я заболела жутким бронхитом - до сих пор кашляю по полтора часа утром и отплевываюсь. Тем не менее 10-го и 11-го я лежу пластом, 12-го иду во МХАТ на совещание, потом еду на репетицию, потом к дизайнеру, 13-го лежу пластом дома, ко мне приходят журналисты, и так продолжается все десять дней перед концертом. Вместо того чтобы ходить на массаж и к косметологу, я хожу к врачу, мне делают всякие ингаляции и все такое, и как-то я с этим бронхитом успеваю отработать концерт. Конечно, большой соблазн - выйти и послать, сказать, что я не могу, мне так плохо, извините, нет. Но если ты можешь это выдержать – молодец, тебе пятерка и возможность пахать дальше.
- И возможность уже ничего целый год не делать.
- Почему это целый год ничего не делать? Нет, я хочу работать, на самом деле.
- Вот я разговаривал с Валерией, она говорит: на следующий год я не буду ничего делать.
- Она себе может это позволить запросто, потому что пахала как лошадь несколько лет.
- Скажите, а существуют ли какие-нибудь планы у вас, Кортнева, Пельша восстановить какой-нибудь спектакль театра МГУ?
- Какой спектакль – «Кабаре»? Вообще-то нет.
- Я Кортневу задавал тот же вопрос, он ответил – да.
- Правда? Отлично, значит, у них есть такие планы. Я-то с удовольствием опять выйду с ними на одну и ту же сцену. Хотя мне бы очень хотелось, честно говоря, не делать капустников больше никогда. Я этот жанр не очень люблю, это все-таки какая-то кавээновская манера. Уж если делать, то надо делать дорогое красивое кабаре. Не варьете, где девушки пели, а именно кабаре, это на самом деле другой жанр.
- Когда нам ждать следующего альбома?
- Я думаю, что мы с Олегом Нестеровым достаточно быстро сделаем альбом ремиксов. Еще у меня лежит пятнадцать текстов, таких баллад, и я хочу сделать серьезную работу, с серьезными аранжировщиками поработать. Думаю, что, наверное, этим летом я не буду опять сидеть в студии. Может, через год, не раньше.
- Как вы думаете, когда-нибудь страна увидит Ирину Богушевскую в условной программе «Песня года»?
- Обязательно, я сделаю все, что от меня зависит. Я этого хочу и считаю, что на самом деле это только украсит программу.
* * *
Тонкая фигурка Ирины Богушевской - словно классическая статуэтка, которая хорошо смотрится и на помпезной "буфетной полке" Кремля, и на скромных дощатых подмостках маленьких провинциальных залов. В ее нежном, высоком голосе много птичьей свободы и воздуха. Во всем, что делает Ирина, есть некоторая общая обманчивая легкость. На деле творческая карьера этой певицы уже перевалила за двадцать лет, она - член Союза писателей Москвы и РАО, она выступает перед первыми лицами государства и участвует в помпезных телепроектах... И при этом Богушевская - одна из немногих артистов, которые свободно общаются с многочисленными поклонниками во время концертов и в блогe, не чинясь и не играя роли, не надевая маски.
Ирина представит свою новую программу под интригующим названием «Шелк и другие...». "Эта программа для тех, кто так же, как и я, способен отдаваться великой стихии под названием "любовь" и принимать ее вместе со всем разнообразием даров, ею приносимых, будь то надежда, восторг или отчаяние, - говорит певица. - Много лет я писала об этом красивые баллады и складывала их в рукав - чтобы однажды, прямо как Василиса Прекрасная пруд с лебедями, вытянуть из рукава пластинку, в которой вся музыка была бы подобна шёлковой ленте, отливающей переменами настроений".
Как и прежде, в реализации новых замыслов Ирине помогали музыканты, с которыми певица уже несколько лет подряд занимается производством "нежных вещей": Светлана Мочалина (клавишные), Антон Дашкин (ударные), Николай Сарабьянов (гитара), Сергей Шитов (кларнет) и Алексей Рыславский (контрабас).
Ирину Богушевскую телезрители знают как эстрадную певицу, театралы уверены, что она – талантливая актриса. Ко всему прочему она – пожалуй, единственная сегодня известная поэтесса нового поколения. В пятницу во МХАТе им. Горького Богушевская представит свою новую концертную программу «Нежные вещи». О предстоящем выступлении и трудностях, которые испытывает сегодня «непопсовый» творческий человек в России, Ирина рассказала нам:
– Раньше в России считали, что поэт – это элитная профессия. Сегодня это так?
– Вы имеете в виду, возможна ли сейчас фигура такого поэта, какими были, например, Пушкин или Лермонтов? Мне кажется, уже в начале ХХ века сильно поменялись установки в обществе. Когда-то существовала колоссальная прослойка людей, которая забивала до отказа залы, где происходили так называемые поэзоконцерты. Какой-то аналог этого мы увидели во времена оттепели, когда в зале Политехнического читали стихи Евтушенко, Рождественский, Окуджава, Ахмадулина. Они были рупорами общественного сознания. Сейчас поэзия потеряла эту роль.
– Почему?
– Хороший вопрос – сразу и не ответишь... Наше общество, наши люди в последнее время пережили состояние, которое, наверное, переживают клубника, сметана и молоко, положенные в миксер и основательно взбитые. Все до сих пор просто ошеломлены от перемен. То есть прошел период, когда страна кувыркалась, как хотела, в какой-то невесомости, и сейчас все потихонечку становится на свои места. Не знаю, будут ли существовать в этой структуре поэты как оракулы. Если же появится человек масштаба Бродского и его при этом не выгонят из страны, может быть, он и станет такой фигурой.
– Говорят, после выпуска одного из музыкальных альбомов вас приняли в Союз писателей?
– Буквально после «Книги песен», причем тогда почти не было издано моих стихов, а лишь буклет с текстами к альбому.
– Вы пишете на вечные темы. А что может повлиять на ваше творчество из более приземленных событий? К примеру, как для поэтов начала века – революция за окном?
– Во-первых, упаси нас Бог от всяких революций за окном. Во-вторых, конечно, на меня влияет все, что происходит, любой творческий человек чувствителен к этому. Я рада, что мой новый альбом «Нежные вещи» получился с очень светлым и радостным настроением, с ощущением, что жизнь – это праздник. Мы успели его записать до Беслана, а после этих событий у меня был шок. Любые тотальные катастрофы, когда гибнет много людей насильственной смертью, меня вырубают надолго, я вообще теряю творческое состояние. Когда я смотрела телемост, посвященный Беслану, мне очень понравилась песня, которую спел Макаревич, – о том, что в жизни все-таки больше света, чем тьмы. Мне бы хотелось создать что-нибудь похожее. Просто это невозможно сделать искусственно, проснуться утром и сказать: «Все, сегодня я напишу гениальную песню о том, что в жизни произошло». Это все должно получиться само.
– В чем особенность вашей новой концертной программы?
– Прежде всего это живая музыка, которая дедовским способом, вручную извлекается из инструментов в присутствии зрителей и точно так же записывается в студии: люди садятся за рояль, берут в руки контрабас, палочки ударных инструментов, какие-нибудь шейкеры, бубны, трещалки- звенелки, гитару... Эта программа создавалась именно так. Для нее я отбирала песни, которые могут быть исполнены со сцены в акустике. Мы не использовали никаких модных компьютерных примочек, мы хотели, чтобы инструменты звучали живьем. Как описать жанр того, что будет происходить 21 января во МХАТе? Меня этот вопрос всегда ставил в тупик, но я все-таки назвала это бразильским шансоном. Мне нравится французское слово «шансон». Если лишить его всех ассоциаций, которые возникают в России, то это Пиаф, Азнавур, Монтан. Почему бразильская? Потому что мы в этой программе использовали много горячих ритмов тех стран, где всегда тепло.
– А как вы думаете, откуда у нас взялся жанр, который принято называть «русским шансоном»?
– Я не специалист в этом вопросе, потому что никогда не сидела в тюрьме. В Библии правильно написано: «Не убий, не укради», нужно в своей жизни этим принципам следовать. От людей, которые исполняют этот русский шансон, меня и отделяют эти десять заповедей. Они считают, что им можно нарушать, я считаю, что нельзя. Вот и вся наша разница. Поэтому я ничего не могу сказать о блатной музыке, я совершенно не разбираюсь в этом вопросе.
– Поставим вопрос по-другому. Чего не хватает сегодня российской песне?
– Конечно, нам не хватает и нежности, и мудрости, и всего того, что женщины могут дать миру. Мир, в котором мы живем, очень агрессивный, и человеческая агрессия, как мы видим, порождает агрессию природы. Все страшные катаклизмы последнего времени – это реакция на разрушительное отношение человека к природе, друг к другу, к Земле. Не хватает в атмосфере тепла, терпения. Любви не хватает очень сильно. Света, радости. Мы с моими музыкантами стараемся вырабатывать эти вещества на своих концертах.
– Ирина, а если говорить не о «нежных», а о более прозаических вещах, чего лично вам не хватает для творческой реализации?
– Не хватает популярности. Ситуация, которая сложилась с радиоэфирами, для нашей страны, увы, типичная, но ведь она уникальная в мире. Недавно Тигран Кеосаян (кинорежиссер и клипмейкер. – «НИ»), к которому я отношусь с огромным уважением, сказал, что шоу-бизнес – это столовка, и если там не заказывают трюфеля, то их вычеркнут из меню. Я не буду с этим спорить, но он не говорит о том, что в мире, кроме столовок, существуют еще рестораны, и люди приходят и заказывают дорогие, вкусные блюда, а у нас почему-то вся страна должна есть в общепите. Все усредненные эфиры, усредненные форматы привели к тому, что мою музыку вряд ли можно услышать на радио, хотя я уверена, что ее надо слушать, просто она полезна для здоровья, помогает от похмелья и от простуды. Я бы хотела, чтобы эта музыка имела право звучать, чтобы люди сами могли выбирать, какая песня, какой артист им больше нравится. А сейчас у нас с представителями попсового цеха неравные условия. Но при этом, кстати, у меня довольно много концертов, много заказчиков. Как это происходит, большая загадка. Очевидно, в век высоких технологий продолжает работать сарафанное радио.
– Но сарафанное радио не заменит музыкального...
– Знаете, меня часто приглашают в программу «К барьеру» судить какие-то поединки. Я решила, что очень мало свободного времени, чтобы тратить его на судейство. Вот если бы вызвать к барьеру кого-нибудь из директоров радиостанций, спросить, почему они узурпировали право решать, какую песню люди будут слушать, а какую не будут. Дайте возможность послушать разное, а не только то, что похоже друг на друга. Я думаю, что на моей стороне были бы многие музыканты, которые пишут хорошую, интересную музыку. Программы радиостанций напоминают мне одного товарища из древнегреческой мифологии, его звали Прокруст, вот он – родоначальник формата. Все, что было короткое, он удлинял, все, что было длинное, отрезал. Это и есть профессия программного директора. И если на своей второй пластинке «Легкие люди» я еще думала о том, как это прозвучит в эфире, похожи ли мои песни на то, что там постоянно звучит, то теперь махнула на все рукой и делала только то, что мне нравится. И хочу сказать, что компромиссные результаты получились хуже. А что бывает в результате таких компромиссов, мы видим. Ярчайший пример – Игорь Сорин, царство ему небесное. Я знаю, что примерно за год до своей гибели он обращался к разным продюсерам с идеей сделать большой, красивый и серьезный проект. Но у него не получилось выпрыгнуть из костюма «Иванушки». А человек он был очень творческий, и это его, наверное, погубило.
– Вы с Александром Ф. Скляром до сих пор играете программу из песен Александра Вертинского. Он ушел в 57-м, и осталось мало людей, которые его видели и слышали вживую. Сегодняшняя публика его песни в вашем исполнении хорошо принимает?
– Да. Вертинский – гениальный человек. Если через сто с лишним лет после рождения на его имя собирается полный зал, это о чем-то говорит. Можно посмотреть на московскую афишу, его постоянно исполняют сейчас. Столько народу пело с Вертинским одновременно. А кто остался? Никто. Но мне нравится исполнять более жизнерадостную, мажорную музыку. Когда человек говорит о страданиях, он не должен забывать сказать о том, ради чего все это делается, что потом все будет хорошо. В этом смысле мне ближе Утесов.
– Ирина, в мире шоу-бизнеса вас чаще называют певицей, нежели актрисой, и чаще актрисой, чем поэтессой. Кем вы сами себя считаете?
– Ощущаю себя гармоническим существом, которое может писать стихи, музыку, исполнять все это со сцены и даже иногда произносить с другими актерами какой-то текст. У меня нет специальных амбиций поэтессы, или амбиций композитора, или актрисы. Скорее всего, мне бы хотелось максимально реализоваться во всем, что вы перечислили.
– Вы помимо прочего кандидат философских наук…
– Я не кандидат философских наук. Я сдала кандидатский минимум, но не защитила диссертацию, потому что наступило смутное время, эпоха малиновых пиджаков, и я поняла, что на аспирантскую стипендию прожить не смогу. Стало совершенно не важно, какое у тебя образование, стало важно, на чем ты ездишь… Пришлось искать другие источники доходов, не совместимые с серьезными занятиями наукой. Не исключаю, что когда-нибудь вернусь к научной философии.
– С января вы играете в театре Вахтангова роль Анюты в мюзикле «Веселые ребята». Вы не чувствуете себя такой Анютой русского шоу-бизнеса?
– Хорошая формулировка. Когда я пересмотрела фильм «Веселые ребята», была поражена тем, какая ужасная там роль у Любови Орловой. Мы совершенно не помним, что ее постоянно там тюкают, постоянно посылают на базар, что она крутит хвосты коровам, но зато помним, какой у нее был цилиндр в финале. И я думаю, что у меня тоже будет такой цилиндр, рано или поздно. Я сделаю все, чтобы приделать его себе на голову.