— считает Юрий Темирканов
Юлия БРОЙДО
9 июля петербургская Филармония завершила свой очередной концертный сезон. Билетеры и капельдинеры получили заслуженный отпуск, а оркестры разъехались на гастроли. Маршрут Заслуженного коллектива России Академического симфонического оркестра Филармонии под управлением Юрия Темирканова пролегает через Францию, Италию и Испанию. А нам остается ждать осени.
Накануне отъезда Юрий ТЕМИРКАНОВ побеседовал с журналисткой Юлией БРОЙДО.
— Юрий Хатуевич, совсем недавно Галина Вишневская сказала в одном из интервью, что на российском ТВ и вообще в культуре срочно нужно вводить цензуру. Вы так не считаете?
— Это очень опасное слово — цензура. Хотя сегодня, может быть, она и нужна — до тех пор, пока у тех, кто причастен к культуре, не появится свой внутренний цензор. Я не думаю, что я реакционер. Скажу больше: я не против стриптиза и ночных клубов. Но это другой жанр, и к культуре, к тому, чем мы занимаемся, не имеет никакого отношения. Должна быть общественная цензура, пока те, кто отвечает за культуру, не поймут разницы между борделем и сценой. А когда общество вырастет настолько, что художник в нем начнет понимать, что этого нельзя делать и этого — тоже, потому что это аморально, — можно обходиться и без цензуры. Пушкин в своей работе о народном образовании написал, что художник должен понимать, что аморальное должно быть наказано очень строго. Правда, он написал «Гавриилиаду». Поэтому однозначно ответить на ваш вопрос очень трудно.
\
— А уместна ли демократия в оркестре? Или дирижер должен быть диктатором?
— Оркестр — творческий организм. Но во главе этого организма должна быть личность, которая определяет его развитие. Дирижер не может руководствоваться желаниями народа, профсоюза, парткома. Это не имеет никакого отношения к демократии или диктатуре. Просто любой творческий организм концентрируется вокруг одного человека, который создает и отвечает за этот организм. Мы знаем тысячи примеров, когда был человек — был театр, его не стало — остались те же актеры, все осталось, а театра нет. Был оркестр, но не стало дирижера-диктатора — и не стало оркестра. На Западе профсоюзы погубят искусство. Кроме всего прочего, в профсоюзы обычно идут самые бесталанные, как и у нас в советское время во всех комитетах заседали самые плохие артисты. Они не могут командовать. А на Западе командуют они, а не личности.
\
Я знаю, почему это случилось. Профсоюзы в свое время как раз и возникли в противовес этим самым творцам-диктаторам. Но они перешли все границы разумного. Благое дело профсоюзов — защищать тружеников. Но когда они берут на себя ответственность еще и за художественные вопросы — это катастрофа. Ведь и представить себе невозможно, что, например, Куросава снимает кино, говорит актеру сделать так и так, а тот отвечает, что не согласен, что думает по-другому. Это дикость. При таком подходе не было бы ни Куросавы, ни Феллини.
\
— Как-то вы сказали, что режиссер — это сердце спектакля: пока оно не болит, его не замечаешь. А дирижер?
— Это не я сказал, а Станиславский. Но, в конце концов, про дирижера можно сказать то же самое. Разница лишь в том, что дирижер неизбежно заметен, поскольку стоит на сцене. Но если он мешает слушать, мы вспоминаем слова Станиславского.
\
— Как вы сегодня определяете роль дирижера? Что он должен делать?
— Дирижер должен быть проповедником — тем же, что и батюшка в церкви, который произносит слова, которые не сам придумал. Священник пересказывает Библию, трактует смысл. Он является посредником между Всевышним и паствой, как и дирижер — посредником между создателем и публикой. И чем дирижер ближе подтягивается к тому, чьи мысли передает, тем больше он музыкант. А если он старается показать себя, тогда он жулик.
\
Точно так же и в опере. Ведь 99% режиссеров, которые приходят в оперный театр, попросту не знают, что такое опера. Оперу берутся ставить все, кому не лень: кто из кино, кто из драматического театра. Но они не понимают, что такое на самом деле жанр оперы. Они берутся за готовую оперу и ищут решение. А Моцарт бедный писал оперу и не знал, есть ли у нее «решение». И Чайковский тоже не знал, как «решать» свои оперы. Современные режиссеры ставят иногда такую чушь на сцене, которая к музыке не имеет никакого отношения. Есть забытое сейчас понятие — музыкальная драматургия, которое означает, что в оперном театре смысл всего, что происходит, исходит из музыки. И зрительный ряд должен сопровождать то, что из музыки следует. А если это не так, то тогда это вообще не тот жанр, вообще не опера. Это нечто, что сопровождается музыкой Чайковского или Моцарта. Режиссеры превращают композиторов-гениев в сопроводительную музыку — как в кино. В кино музыка действительно сопровождает. А мы оперу в кино превращаем. Поэтому она сейчас погибает. Жанр становится другим.
\
В Германии недавно поставили «Риголетто»: он — космонавт и прилетает на планету, населенную обезьянами. Это демонстрирует то, как низко пал мир. В наш век коммуникации духовность становится вторична: писем никто не пишет, книг не читает.
\
— А где же выход?
— Выход в том, чтобы не иметь наглости иметь решение, а эта наглость — от хамства, бескультурья, необразованности. Например, Венера Милосская мне кажется толстоватой, но это не значит, что ее нужно обтесать. Если есть груз культуры, мы должны понять, что хотел художник. Это будет означать, что мы не от обезьян произошли.
\
— Сейчас появилось очень много звезд, причем не только среди деятелей поп-культуры, но и среди классических музыкантов. Как вы относитесь к этому явлению?
— В последние годы принято как-то без этих эпитетов не обходиться: у нас все звезды, все гении, все великие... Мы тоже вынуждены следовать манерам нашего времени, хотя мне это и не очень-то нравится.
\
— Сегодня много говорят о роли продюсера, который подчас важнее музыканта. А можно ли из ничего сделать звезду?
— Можно. Недавно в Англии вышла книга «Кто убил классическую музыку?». Не помню имени ее автора — это какой-то скандальный журналист. Но одна мысль в ней очень правильная: всевозможные продюсеры и импресарио, в конце концов, своей деятельностью погубят культуру, потому что они превратили ее в торговлю. И, к сожалению, это правда. Самый большой ужас нашего времени заключается как раз в том, что продюсер может сделать звезду практически из ничего.
\
Сорок лет назад кумирами становились на самом деле благодаря таланту. Артисты долго и упорно шли к вершине. Кумир, звезда — тогда таких плохих слов не было. Были просто великие музыканты. И публика понимала, что это за люди. Вот, например, Рихтер — он никогда не делал карьеру, никогда не давал интервью, не лез в телевизор, не крутился перед начальством. Ему это было не нужно. Публика и без того понимала, что это Рихтер. Он был выше всей этой ерунды. К сожалению, в наше время мы так жить не можем. Мы забыли слова самого умного русского человека на свете: «Служенье муз не терпит суеты». Сегодня именно суета определяет твое положение в обществе.
\
— В России зачастую известны совсем не те западные музыканты, кто действительно на вершине Олимпа. С чем это связано?
— Это связано с тем, что мы по самым примитивным финансовым соображениям не можем себе позволить привозить всех великих. Но к нам в Филармонию приезжают замечательные музыканты. Приезжают потому, что мы друзья. Они не хотят мне отказать, потому что я их лично прошу. Но это не может продолжаться без конца. Поэтому, в конце концов, наша бедность определяет нашу афишу.
\
— Вы много выступаете за рубежом. От русских музыкантов ждут прежде всего русской музыки. Вам не надоело все время играть Чайковского и Рахманинова?
— Да надоело, конечно. И это, кстати, вина менеджеров, которые подчас рассуждают, как на базаре: если ты из России, значит, должен играть русскую музыку, а если из Франции — французскую. Они не знают, что в наших профессиях не может быть таких соображений — национальности. Музыка и культура вообще не имеют национальности.
\
— Определяя программу концерта или репертуар всего сезона, вы, наверное, учитываете, будут ли продаваться билеты на эту программу. Насколько это ограничивает вашу фантазию?
— Мы вынуждены считаться с тем, что у нас покупают. Я не думаю, что у нас уровень интеллигентности ниже, чем на Западе. Просто у людей такая сложная жизнь! Знаете, как замечательно сказал Энгельс на похоронах Маркса: «Мы сегодня хороним человека, все учение которого можно свести к нескольким словам — перед тем как человеку в голову придут высокие мысли, ему нужен хлеб и крыша над головой».
\
— Тем не менее классические музыканты стараются быть ближе к народу. Можно вспомнить трех теноров на стадионе, Евгения Светланова, выступавшего с Ларисой Долиной и Александром Градским. Известно и о вашем совместном проекте с Шерон Стоун. Как вы к этому относитесь и на что бы вы никогда не согласились ни за какие деньги?
— Время нам диктует так жить. А на что бы я не согласился? Я сделал так: в Лионе отрепетировал с оркестром «Пиковую даму», потом закрыл клавир и сказал, что в этой дряни я участвовать не буду. И очень большие деньги потерял. Я вырос в стране Чайковского и Пушкина. И что же, я буду дирижировать этой чудовищной постановкой, а потом приеду домой и буду говорить, что Пушкина люблю, а Чайковского обожаю? Это будет неправда. А так я за эту любовь заплатил много денег.