на Мариинской сцене в третий день нового года
Владимир ДУДИН
В Мариинском театре третий день нового года ознаменовался тройным дебютом. В опере Пуччини «Богема» Анна Нетребко впервые спела партию Мими, мексиканский тенор Роландо Вильясон не только впервые вышел на мариинскую сцену, но и впервые спел в России, а сам маэстро Валерий Гергиев впервые продирижировал этим произведением.
Все три фигуры были для оправившихся от новогодней стихии петербуржцев и гостей серьезными поводами пойти «в оперу». Говорят, что на спектакль приезжали даже европейские фанаты тенора Вильясона. И все же, кто из трех был самым сильным фактором притяжения — ответить непросто. Очевидно, что спрос на Анну Нетребко в России стремительно возрос, хотя и без того был довольно высок. Поэтому главным образом большинство шло на нее.
\
Другая часть стремилась услышать зарубежного тенора из первого ряда оперных певцов современности — не престарелого, но актуального, востребованного ведущими оперными домами. Тем более что российская пресса активно продвигала пиар-фразу о том, что Вильясон не кто иной, как «piccolo Доминго». Эта формулировка не оказалась ложной: с первых же звуков мексиканец действительно напомнил волнующий, сочный и страстный тембр Доминго.
\
Вопрос о притягательности фигуры Гергиева не обсуждается — все-таки хозяин театра, которого знают все. Будет правильней утверждать, что засвидетельствовать дебют первого дирижера России именно в опере «Богема» шла тонкая прослойка настоящих ценителей и гурманов, знающих толк в столь тонкой материи, как интерпретация оперы. Чтобы потом, смакуя, сравнивать прочтение Гергиева с прочтениями, скажем, Тосканини или Караяна.
\
Даже ничем особо не примечательная постановка англичанина Йана Джаджа, выполненная специально для Мариинского театра в начале 2000-х в умеренно реалистическом духе, оказывается, может стать значительной и наполниться подлинно человеческим смыслом. Для этого на сцене должны появиться выдающиеся исполнители. Есть ряд произведений, в которых могут петь и не очень выразительные, среднестатистические певцы, но музыка, исполненная дирижером и оркестром, создаст приблизительно верный эффект, и слушатель уйдет домой, удовлетворенный потраченным временем. Таковы многие оперы Верди или Пуччини. «Богема» к этому ряду не относится. Если ее не наполнить настоящим богемным безумством, она напоминает бледное, негреющее пламя свечного огарка в холодной мансарде. Так бывает, когда певцы выходят на сцену работать. Нетребко с Вильясоном показали, что в этой опере на сцене нужно и должно жить. И умирать.
\
В последние полтора десятилетия мне несколько раз довелось слушать «Богему» на российских сценах. Но впервые вдруг стала глубоко понятна история влюбленной пары — бедной вышивальщицы Мими и небогатого же поэта Рудольфа. Впервые удалось увидеть не елейное существо женского пола и восторженного идиота, прикидывающегося стихотворцем, — а два загорающихся от любви сердца. Анна Нетребко и Роландо Вильясон отбросили всю социологию, весь маскарад оперной условности, явив едва ли не экзистенциальную драму. Так на сцене Мариинского не любили давно.
\
Главным провокатором этой любви можно считать Валерия Гергиева, который предложил сначала Вильясону, а затем и Нетребко спеть в «Богеме». На спектакле маэстро всячески поддерживал человеческое измерение музыки, подчеркивая движения и токи самой жизни — и никакой оперной патетики. Анна Нетребко, точнее, ее героиня Мими (хотя все ее героини получают 90% от характера самой певицы), с первых же минут всеми жестами принялась безудержно любить внезапно обнаруженного соседа-поэта — так, как не получалось ни у одной из ее предшественниц не только по Мариинской сцене. Выяснилось, что так бывает. Только так влюбляться, быть может, и нужно.
\
Получилось, что голос певицы, по сюжету передающий любовь умирающей вышивальщицы, расцветал к финалу, озарив сцену и зал яркой вспышкой в финальном дуэте. Ее партнер, кажется, захлебывался слезами. Так же, как захлебывались ими и многие зрители. Набравшись за последние годы опыта исполнения непременно умирающих жертв, Анна научилась умирать в опере как никто другой. И что остается бедному поклоннику, наблюдающему за угасанием любимой певицы, как не проливать слезы? Тем более после того, как та же певица всегда была в «Богеме» воплощением жизни в контрастной партии легкомысленной Мюзетты.
\
На примере отношения публики к Анне Нетребко еще предстоит изучить феномен массовой истерии. Все только начинается.
\
ФОТО Наташи РАЗИНОЙ