Финский залив — не просто вода. Это направление, ветер, шторм, спасение и предчувствие дома. Здесь маяки — не только фонари для моряков, но и символы. Каждый из них — как стоящий на страже человек. Молчит, но светит. И у каждого — своё лицо.
Толбухинский маяк на острове Котлин появился по указу Петра I в 1719 году. Каменный исполин, вначале деревянный, он пережил века и стал живым памятником инженерии.
С воды его можно увидеть во время катерных экскурсий из Кронштадта — и, кажется, услышать, как башня гудит от штормов.
А есть Шепелёвский, «француз среди сосен». Белая башня с красной полосой недалеко от Ораниенбаума словно вышла из старинной сказки. Строился он в начале XX века по технологии французов, а теперь дежурит в одиночку: автоматизирован, но всё равно требует присмотра. Вокруг — следы истории.
Во время блокады здесь проходила малая Дорога жизни. Пешком от деревни Шепелёво можно дойти до него и встать у заброшенного сигнального модуля — лучшего места, чтобы разглядеть залив и ощутить, как сосны тянут вверх воздух, а море тянет вглубь.
Родшер — совсем другое дело. Это уже край географии, крошечный островок в самом сердце Финского залива, близ границы с Эстонией. До него — только с лодкой и разрешением.
Там маяк стоит с 1806 года, массивный, красно-белый, питает себя солнцем и молчит. «Как солдат», — говорят о нём участники экспедиции Nam Light. Он не принимает гостей.
Есть ещё Стирсудден — маяк-свидетель. Стоит на Сейвястовском мысу с 1872 года, пережил революции, видел, как по его берегу гулял Ленин. Тогда у маяка была дача профессора Книповича — временное укрытие для будущего вождя.
А в устье Морского канала, в самой промышленной глухомани Петербурга, поднимается гигант — Lesnoy Mole Rear Range Light. 73 метра, самый высокий в России. Он не романтик — он навигатор.
Маяк-циркуль. С прогулочного катера он кажется немым стражем канала, стоящим среди гудков, контейнеров и мокрого тумана.
Каждый из этих маяков — это не просто свет. Это характер. Это память о кораблях, о людях, о том, как на краю воды всегда кто-то ждёт — и кто-то светит.
