Когда Императору становится тесно среди простых пассажиров — строят отдельную железную дорогу. И не куда-нибудь, а от самого сердца Петербурга до его любимого Царского Села. Именно так в начале XX века появилась знаменитая Императорская ветка — личная железнодорожная линия Николая II.
Станция с куполом и шапкой Мономаха
Началось всё с неудобств. Чтобы добраться из Царского Села в столицу, царскому поезду приходилось делать сложный манёвр — менять направление. Долго, неловко, не по-царски.
Так появилась идея новой, прямой линии. И — что особенно интересно — вместе с ней построили два новых вокзала: один в Петербурге, другой в Пушкине. Оба — исключительно для Императора и его свиты.
Петербургский павильон, к слову, появился даже раньше самого Витебского вокзала. Он стоит особняком, на берегу Введенского канала. Архитектор Бржозовский выбрал для здания сдержанный, но торжественный стиль — с куполом, черепичной крышей и шапкой Мономаха над входом. Потому что это не просто станция — это символ.
Станция с шатром и барельефами
В Пушкине всё было иначе. Архитектор Покровский пошёл по пути русского стиля — шатры, резные наличники, архитектура в духе XVII века. В 1913 году Россия праздновала 300-летие династии Романовых, и отсылки к «старине» были в моде. Так получился второй павильон — не такой величественный, но тёплый и «домашний» по духу, отмечает «Индустриальный турист».
Судьба — разная
Императорская ветка просуществовала всего 17 лет. После революции от личной дороги отказались, а вокзалы остались. Правда, с разной судьбой. Петербургский павильон повезло: он в центре города, его отреставрировали в 2017 году. Пока он пустует, но выглядит прекрасно.
А вот павильон в Пушкине — в руинах. Облицовка осыпалась, окна выбиты, внутри — деревья. Его выставили на торги в 2021 году, но желающих восстановить здание не нашлось. Пока.
История Императорской железной дороги — это не только рассказ о власти и величии. Это ещё и напоминание о том, как быстро величие может обратиться в забвение. Но есть надежда, что хотя бы часть этого пути снова обретёт жизнь — пусть уже не царскую, но достойную.
