В интервью корреспонденту «СС» Евгений Плющенко рассказал, как зрители мешали ему выполнять короткую программу.
– Перед произвольной программой я позвонил своей мамуле в Питер. Она сказала, что проигрывать нельзя и нужно бороться. Звонили друзья, говорили: «Ты лучший! Не расслабляйся!» Их поддержка очень мне помогла, – говорит Плющенко.
– Правда, что вы считаете, что у вас сегодня нет соперников?
– Наверное, все-таки есть, раз я проиграл в короткой программе. Но настрой был и остается один – прежде всего я должен соперничать с собой, а не с Брайаном Жубером, Стефаном Ламбьелем или, допустим, Андреем Грязевым.
– Сложно кататься, когда чувствуешь за спиной соперников?
– Нет, не сложно. У меня уже большой соревновательный опыт. Я прекрасно знаю, что такое бежать, догонять или быть лидером. А на этот раз вспомнил, что раньше постоянно догонял таких великих спортсменов, как канадец Элвис Стойко, американец Тодд Элдридж, француз Филипп Канделоро, наши Алексей Урманов и Алексей Ягудин. И приходил тот час, когда выигрывал у них. Так что игра в догонялки для меня не впервой. С другой стороны, мне уже давно тяжело выступать, потому что я вижу тех, кто не любит меня и мечтает «побить». Ведь на протяжении долгих лет я остаюсь первым, поэтому многие, наверное, от меня устали. Тяжело всегда кататься хорошо, чисто. Могут быть и ошибки…
– Бытует мнение, что вы хорошо катаете программы, образ которых вам близок.
– Верно. И хочу сказать, что в короткой программе атмосфера в зале была для меня не самая приятная. «Лунная соната» (постановка Плющенко в сезоне-2004/05. – Прим. ред.) должна исполняться при полной тишине. А на трибунах стоял шум-гам из-за того, что было много детей. Я уже встал в первую позицию, и музыка зазвучала, а родители все никак не могли их утихомирить. Слава богу, на следующий день была другая обстановка, другая публика и другой образ – Крестного отца, который я чувствую лучше.
– Вас не смущает, что зал немножко маловат для столь представительных состязаний?
– Меня смущает более, на мой взгляд, важный момент – тренировки проводятся на отдельном катке в десяти минутах езды от главного. Кроме того, утренняя практика начиналась в половине седьмого утра. И это было ужасно! В принципе можно понять организаторов турнира – не им кататься. Но хоть какое-то уважение к спортсменам должно быть, они должны приходить на соревнования выспавшимися. Причем с кем из ребят ни поговорю – все недовольны. Я даже предложил: «Давайте соберемся вместе с тренерами и поставим вопрос о тренировках ребром». Нам же выступать здесь через год на Олимпиаде.
– Взяв на себя роль профсоюзного лидера, не боитесь навлечь гнев чиновников из Международного союза конькобежцев?
– А это в принципе не моя идея – общая. У меня и в мыслях не было устраивать демонстрации. Можно ведь по-хорошему договориться, подсказать, подкорректировать какие-то неудачные моменты.