Так уж получилось, что нынешний 2005 год оказался тесно связан с двумя крупными датами в истории нашей многонациональной страны. В конце августа торжественно праздновался тысячелетний юбилей Казани, а в сентябре мы отмечаем 625-летие Куликовской битвы. Оба эти события тесно связаны с судьбами русского и татарского народов, а потому сегодня, когда у нас обостренно, почти драматично переживаются проблемы национального сознания, самое время поразмышлять вокруг них об отечественной истории в ее межнациональном разрезе.
Случилось так, что хроника взаимоотношений этих двух великих народов, которые сейчас во многом являют корневую основу всей российской государственности и символизируют религиозный плюрализм современной России, была полна самых трагических коллизий и противостояний. Начиная с 1223 года, когда русские князья потерпели поражение на Калке от полководцев Чингисхана, и до памятного взятия Казани Иваном Грозным в 1552 году тянулась бесконечная цепь войн и различных политических интриг. Историки по-разному оценивают эти триста с лишним лет, но, на мой взгляд, очевидно главное — ни Золотая Орда не поглотила Русь без остатка, ни набравшая позже силу Московия не подмяла под себя полностью Казанское ханство. Наоборот, оба народа, обе цивилизации все это время развивались бок о бок, взаимно дополняя и обогащая друг друга.
\
А как же знаменитое Мамаево побоище, которое в привычных нам школьных учебниках однозначно провозглашали как коренной перелом, историческую веху на пути к крушению монголо-татарского ига? Сегодня благодаря новейшим исследованиям приходится констатировать, что битва на берегах Дона и речки Непрядвы отнюдь не представляла собой некое лобовое столкновение русских с татарами, аналогичное, скажем, сражению на Сити в 1238 году. Куликовская битва стала кульминацией сразу нескольких исторических векторов развития. С одной стороны, тут пытался реализовать свои амбиции темник Мамай, замахнувшийся на ханскую кошму в Золотой Орде. С другой, внук московского скопидома Ивана Калиты Дмитрий, осененный благословением Сергия Радонежского, политически интегрировал раздробленные силы русских княжеских уделов. Свои интриги плели хитрые генуэзцы, выставившие тяжелую пехоту в рядах ордынцев. Шли, да, к счастью, не дошли до поля Куликова полки литовцев и Олега Рязанского, которые хотели воевать на стороне Мамая. А среди русских ополченцев — факт пока что малоизвестный — вышли на поле брани и конные отряды крещеных татар. Вот такая сложная и противоречивая это была «битва народов». И битва идей, если хотите, идеологий, выросших главным образом на конфессиональной почве.
\
А потому лично я не вижу никаких проблем в том, что Куликовское сражение официально пребывает в списке памятных дат отечественной истории. Это одно из событий, заложивших краеугольный камень российской государственности — той самой, которую сегодня, 625 лет спустя, зримо олицетворяют и русские и татары. И обижаться на то, что в современной России помнят, отмечают эту дату, могут, пожалуй, только самые закоренелые националисты.
\
Сегодня большинство серьезных историков признают неоспоримым тот факт, что русские князья значительно лучше ладили с Золотой Ордой, нежели с западными соседями. Одни битвы Александра Невского со шведами и немцами тут многого стоят! Но ведь и в позапрошлом веке проницательный Василий Ключевский писал буквально следующее: «Ордынские ханы не навязывали Руси каких-либо порядков, довольствуясь данью, даже плохо вникали в порядок, там действовавший... Только образ Александра Невского несколько прикрывал ужас одичания и братского озлобления, слишком часто прорывавшегося в среде русских правителей, родных или двоюродных братьев, дядей и племянников. Если бы они были представлены вполне самим себе, они бы разнесли свою Русь на бессвязные, вечно враждующие между собой удельные лоскутья... Гроза ханского гнева сдерживала забияк; милостью, т. е. произволом хана не раз предупреждалась или останавливалась опустошительная усобица».
\
Примерно то же самое отмечает в своей книге «От Руси до России» Лев Гумилев: «Союз с татарами оказался благом для Руси с точки зрения установления порядка внутри страны». А Николай Костомаров высвечивает еще одну исключительно важную деталь времен ордынского господства, напоминая о «знаменитой грамоте, по которой православное духовенство со своими семействами освобождалось от всякой дани и ограждалось от каких-нибудь обид и притеснений со стороны ханских чиновников и подданных... При хане Узбеке в Сарае жило много христиан: они отправляли свободно свое богослужение и имели местного епископа».
\
Вот такое это было своеобразное, весьма неоднозначное иго. Идеализировать отношения русского населения с татарскими завоевателями, разумеется, не нужно: были ведь и суровые карательные экспедиции на взбунтовавшихся территориях, и коварные отравления прибывавших в Орду удельных князей. Но в целом можно, думается, констатировать, что покорение Руси носило ярко выраженный экономический характер и монголо-татарское иго никак не сравнимо, к примеру, с порабощением в Средние века южных славян османской Турцией. Вот там как раз было и подавление национальной культуры, и разрушение, поругание православных святынь и другие явные признаки геноцида.
\
Татарские, тюркские слова проникали в русский язык, многие из них благополучно дожили до наших дней: халат, шалаш, шашлык, камыш... А параллельно шел и набирал силу иной процесс. Тот же Н. Костомаров пишет о татарах, которые приходили в русские земли на поселение «не врагами, не господами, а принимали крещение и становились русскими». Очевидно, к этому применима лучше всего известная сентенция Наполеона Бонапарта о том, что если хорошенько поскрести любого русского, то обнаружится татарин. Она, при пристальном раздумье, вовсе не обидна, поскольку отражает историческую реальность: кто такие Годуновы, как не потомки принявшего православие татарского мурзы Чета? А Юсуповы? И т. д., и т. п.
\
Не стоит обижаться сегодня на жителей Казани, которые не захотели принять в дар от Петербурга бюст Петра Великого. Русские самодержцы, проводившие свою политику иногда предельно жесткими, а то и откровенно жестокими методами, органически не могут пользоваться любовью в национальных регионах. Слава богу, у всех хватило ума не привезти в Казань копию статуи Ивана Грозного работы Марка Антокольского. А ведь если бы президент
\
М. Шаймиев задумал подарить нам, скажем, скульптуру Батыя, то тоже бы наверняка обиделись. В итоге же наш земляк Лев Николаевич Гумилев, воплотившись в бронзе и поселившись на Санкт-Петербургской улице, внес во всю эту дискуссию предельно разумный компромисс.
\
Не забудем, кстати, что и казанцы подарили Петербургу к его 300-летию отремонтированные фасады на Казанской улице — добротно, с любовью выполненную работу. А есть ведь еще на Петроградской стороне — там, где некогда начиналась северная столица, — Татарский переулок, и название его связано с татарами, которые жили в здешней слободе и были в числе первостроителей города.
\
На Волховском фронте в группировке, стремившейся прорвать в 1942 году блокаду Ленинграда, воевал и был взят в плен татарский поэт Муса Джалиль. Он стал национальным героем своего народа, памятник ему украшает площадь перед Казанским кремлем.
\
Вот так и складывалась, подобно яркой мозаике, общая история двух народов, двух культур. Никто не вправе ее упрощать, примитизировать и, что самое неблагодарное, строить на ней свои конъюнктурные псевдополитические схемы. Тот же Л. Н. Гумилев писал об этом так: «Евразийские народы строили свою государственность, исходя из принципа первичности прав каждого народа на определенный образ жизни». И он был прав. Так, если хорошенько вдуматься, обстояло дело в глубокой древности, когда наши предки рубились на берегах Непрядвы, так происходит и теперь, когда Татарстан крепко и искренне дружит с Петербургом и всей остальной Россией. Нам, «по размышленьи зрелом», нечего делить ни в своем общем прошлом, ни уж тем более в настоящем и в будущем.