Что и как в условиях капитализма мы сегодня строим в Петербурге
Ольга ШЕРВУД
Среди стрессов, которые испытывает нынешний горожанин, один из самых сильных — от изменения окружающей среды. Где садик цвел — там дом стоит. Да еще и какой-то агрессивный... Мы не знаем, как реагировать. Мы виним чиновника, который это разрешил. Неопределенного «богача», который это заказал. Но прежде всего — архитектора, который это придумал. Как такое возможно, думаем мы. Тем более — «в Петербурге, где каждый камень» и т. д. Можно сказать, что город неизбежно изменяется. А можно — что деформируется.
В прошлом году действия городских властей на архитектурно-строительно-охранном поле стали более активными и публичными, а потому обсуждаемыми. Сегодня, накануне пленума Санкт-Петербургского союза архитекторов, свой взгляд на происходящее вокруг в беседе с нашим обозревателем Ольгой ШЕРВУД высказывает директор Санкт-Петербургского отделения НИИ теории архитектуры и градостроительства (НИИТАГ), доктор архитектуры, профессор Санкт-Петербургского архитектурно-строительного университета (СПбГАСУ), член-корреспондент Российской академии архитектуры и строительных наук (РААСН) Юрий КУРБАТОВ.
— Юрий Иванович, мы наш город теряем?
— Я бы так не стал формулировать. Что наиболее ценно для Петербурга и одновременно наиболее уязвимо? Исторический центр. Вопреки всем трагедиям XX века, его удалось сохранить. А центры многих европейских городов пострадали: их силуэты были деформированы символами финансовой и технической мощи капитализма — билдингами из бетона и стекла, пусть и великолепными. Эти города сохранили только свое название, утратив содержание. Вот почему сегодня исторический центр Петербурга — выдающаяся ценность не только национального, но и международного масштаба. Охраняемая ЮНЕСКО.
\
Но теперь и у нас капитализм. И с ним надо учиться жить. На строительном рынке новый игрок — частник, с его амбициями, с его «я хочу». Он ищет самые выигрышные для себя места, где можно продать не только квадратные метры будущей постройки, но и вид на историческое окружение. Такие участки еще недавно назывались лакунами.
\
И сама архитектура стала другой. Функционализм не умер, а уступил место так называемой постсовременной архитектуре. Зодчие обратились к своему наследию. Используют его выразительный язык. Появились новые материалы и технологии. После долгих лет типовой застройки возникла невиданная ранее свобода в творчестве, которой наслаждаются архитекторы. И вместо моностиля — полистилизм или почти все что угодно.
\
Однако может ли быть абсолютная свобода в условиях ценного и охраняемого контекста? Понятно, что нет. Но для утверждения этого «нет» должны быть ясные правила и ограничения, создающие системное правовое поле.
\
— Кажется, такого до сих пор не выработано...
— Пока нет, но прогресс налицо. Напомню известное. В 1988 году был утвержден план зонирования исторических районов — центр города поделили на зоны с идентичными характеристиками и ограничениями на их возможное изменение. Возник инструмент охраны наследия. Самая ценная объединенная охранная зона (ООЗ) — гигантская — была площадью более трех тысяч гектаров. Внутри ее размещались те самые лакуны — свободные от застройки участки или участки с деградирующей средой. Здесь разрешалось новое строительство, это были 194 га. Сегодня эта площадь приблизилась по размеру к пяти сотням гектаров. Так огромная, разнообразная и неравноценная по своим качествам территория стала не охранной, а зоной регулирования с ограничениями, которые носили общий и весьма несовершенный характер. В основе этих регламентов лежали историко-культурные экспертизы, разрабатываемые по заказу КГИОП или самого инвестора.
\
В 2004 — 2005 годах был сделан серьезный шаг вперед по совершенствованию инструмента охраны наследия. По заданию КГИОП уточнены границы режимов охранных зон центра. В итоге бывшая разнохарактерная ООЗ разделена на охранную зону объектов Всемирного наследия и зоны регулирования застройки. Разработаны и системы ограничений (они же правила поведения) для сохранения характеристик каждой зоны. Это уже системный документ.
\
Очень важно, что в охранной зоне запрещено новое строительство. Можно лишь вести в ограниченном размере регенерацию историко-градостроительной среды. Введены также ограничения на реконструкцию объектов, представляющих собой историко-культурную ценность.
\
Однако когда принимали новый Генеральный план развития города, в его составе утвердили только границы охранных зон. Режимы охраны пока были исключены.
\
Таким образом, ограничения на характеристики новых форм не стали законом. И осталась прежняя схема — те самые историко-культурные экспертизы по каждому автономному участку, получаемые на основе личных контактов заинтересованных лиц с чиновниками и исполнителями экспертиз.
\
— К чему приведет такая непоследовательность?
— Прямо скажу — к утрате не памятников, а так называемой фоновой застройки. Совокупности зданий, образующих композиционную оправу улиц и площадей. Этим домам, как правило, более ста лет. Они в плохом техническом состоянии. Денег на капитальный ремонт не хватает. Их сохранить сверхсложно.
\
Как действует инвестор? Находит старый жилой дом в центре, поближе к Неве, Невскому проспекту, Исаакиевской площади, чтобы построить, скажем, высокодоходную гостиницу. В цепочку разрешительных документов, конечно, войдут инженерно-техническая и историко-культурная экспертизы. Чтобы снести здание, необходимо заключение о его аварийности. Это не проблема — конструкции изношены. Рядовой жилой дом, не состоящий на учете в КГИОП и потому не охраняемый, может формально не обладать в такой ситуации и историко-художественной ценностью.
\
Так инвестор получает разрешение на снос. Каким же станет новый дом или хотя бы его фасад? Старый фасад не сохранить — его не «приклеишь» к нынешнему функциональному содержанию. Воссоздание фасада становится проблемой. Компромисс возможен: сохранить общую геометрию и обеспечить ссылки на генетические характеристики фасада. Но это уже индивидуальный творческий процесс зодчего. Любой фасад по проекту хорошего архитектора — его автограф.
\
Что в итоге этого процесса? В отсутствие четких жестких правил и режимов ценная фоновая застройка, важнейший элемент архитектурно-градостроительной среды, стирается, заменяясь новоделами. Угроза очень реальна. В такую ситуацию попал, например, дом № 6 по Вознесенскому проспекту. Вместо образца жилой архитектуры конца XIX века появится новодел и, очевидно, с современным фасадом.
\
— Юрий Иванович, Законодательное собрание утвердило лишь границы новых зон, а режимы охраны исторического наследия — нет. Законодателей не устроило качество предложенных регламентов?
— Регламенты будут приняты ЗакСом позднее в пакете с правилами землепользования и застройки для Петербурга. Что касается их качества, то у меня лично есть претензии к регламенту высотному в одной из зон регулирования (ЗРЗ-2). Он станет судьбоносным в случае реконструкции кварталов части Петроградского, Василеостровского и Центрального районов.
\
Здесь предлагается при высоте уличного фронта 28 метров допустить повышение застройки внутрь квартала до сорока метров. Это очень опасно. И уже есть примеры того, как застройка, взлетая вверх, деформирует пространственные коридоры улиц.
\
Более того. При разработке высотного регламента берется в расчет только одна группа так называемых видовых точек — та, которая определяется уровнем глаз пешехода на тротуаре улицы или площади. Но ведь есть виды города с мостов, со смотровых площадок. На площадях имеет значение вид из окон. Безусловно, все видовые точки учесть в регламенте невозможно, однако четко определить их уровни необходимо.
\
Другая методика по определению высотного регламента разрабатывается одной из мастерских бюро генерального плана КГА. Мне кажется, она потенциальна. Пока еще надежного ясного инструмента нет, но методика в том — я своими словами скажу, — что застройка исторических времен как бы закрывается покрывалом. Так появляется некая усредненная линия — по карнизам. Это покрывало можно назвать невидимым потолком. При возникновении доминанты он прорывается, разрывается. Три или четыре разрыва — и пространство улицы, площади, двора деформируется, а этого необходимо избегать. Архитекторы всего мира при анализе городских ландшафтов всегда анализировали пространство с учетом не только его ширины, глубины, высоты зрительных барьеров, но и высоты невидимого потолка.
\
— На ваш взгляд, как надо строить там, где можно строить?
— В историческом центре работать чрезвычайно сложно. Здесь свободы, повторю, не должно быть. Должны быть ограничения — но очень ясные и всеми понимаемые. Архитектору следует смириться с тем, что первичен контекст. Тот самый уникальный исторический центр. Его оригинальность, его образы и так далее. Архитектура, которую мы внедряем, должна как бы светиться отраженным светом. Можно по-разному ее называть — академик Лихачев говорил о «дополнительной архитектуре», Запад именует ее контекстуальной. Но если взять шкалу ценностей этой новой архитектуры, то два полюса исключаются. Один — клонирование, то есть полное повторение языка, контекста. Клонирование может привести лишь к стагнации среды и допустимо только в исключительных случаях. Другой полюс — революционный авангард, который стремится к абсолютной новизне и вообще отрицает язык наследия. А все что между этими полюсами — предмет творческого поиска. Стимул его — новизна, это естественно. Постсовременная архитектура существует всего двадцать лет, и каждый архитектор стремится сказать свое слово. Но в историческом центре архитектор обязан ограничивать новизну, совмещать ее со ссылками на контекст.
\
И едва ли не первостепенно здесь сочетание эстетики и этики зодчего, мера его ответственности перед будущим и перед прошлым.
\
— Что вы считаете удачными и неудачными примерами новых построек в центре?
— Прежде чем ответить конкретно, скажу о критериях. Геометрический аспект нового здания (это его объем и высота) всегда оценить легче. Если геометрия соответствует хорошо выверенному регламенту, то налицо определенная удача. Геометрический регламент — а в его составе и ограничения на размеры, — кстати, ввел в свое время тогдашний главный архитектор Олег Харченко.
\
Другой аспект оценки — художественный, языковой. Если новая форма по своей выразительности находится между крайностями, о которых я уже говорил, то она почти всегда допустима. И здесь каждый архитектор становится сам себе историком, сам решает, как соединить новизну со ссылками на наследие. Восприятие полноценной художественной формы также всегда субъективно.
\
Теперь перейдем к примерам. Мне очень нравится наземный павильон станции метро «Крестовский остров» (архитекторы Евгений Рапопорт и Георгий Васильев). С этим зданием само место стало каким-то уютным, родным... Вы входите в стеклянный павильон как бы через оправу — через аркаду дорического ордера. И это не копия, а современная интерпретация. Очень хорошие террасы. Здесь переплетение привычного и новизны очень удалось.
\
Нарушение высотного регламента — гостиница на Почтамтской (архитектор Евгений Подгорнов), ее силуэт совершенно испортил вид. Это еще одна проблема — верхние ярусы и мансарды в исторической части, где безусловный приоритет имеет подлинность памятника. Особенно если памятник высшего — федерального — уровня. Рядовая же застройка переделку верхних этажей допускает.
\
— А перекрывать двор можно?
— Думаю, да. Любой памятник имеет новую инженерную систему — паровое отопление, водопровод, канализацию. Перекрытие внутренних дворов при сохранении памятника — это часть инженерной инфраструктуры. Это возможно, тем более в условиях нашего климата.
\
Вернемся к новому строительству. Жилое или офисное здание на Шпалерной (мастерская архитекторов Юрия Земцова и Михаила Кондиайна) — эстетически весьма привлекательный объект, хорошо нарисованный. Очень красивая абстрактная скульптура, основанная на новых технологиях и материалах. Это хай-тек. Здание поставлено по красной линии, но его высота не учитывает окружающее. Рядом Таврический дворец... Шпалерная улица теперь кажется более узкой. Этика отношения к исторической среде очевидно пострадала.
\
— Как случаются такие вещи? Как профессиональные люди дают на них разрешения?
— Предполагаю, что высотность здания стала среди прочего уступкой инвестору. Наверное, пока не следует вообще строить там, где инвестор не согласен выдерживать необходимую геометрию. Надо подождать. Город развивается, город, может быть, станет богаче. Найдется другой инвестор.
\
— А как возник дом на Казанской, который так странно выглядит через колоннаду воронихинского собора?
— Знаете, дом (мастерская Марка Рейнберга и Андрея Шарова) не закончен. Там не хватает широких жалюзийных решеток, которые закрывали бы каркас, эти слишком светлые колонны. В проекте решетки были. Очень удачно подобные использованы на куполе рейхстага после реконструкции (британский архитектор Норман Фостер). Вот, кстати, выдающийся пример этики отношения к памятнику. Геометрия прежняя, а решетки прикрыли новое архитектурное содержание...
\
— В результате, если смотреть с Невского, днем колоннада разрушается серым кубом, а в темноте — желто-электрическим...
— Очевидно, утвержденный проект необходимо завершить. Но вообще конкурировать с Казанским собором невозможно. Он большой, он мощный, он брутальный. Это шедевр, нет таких. А застройка вокруг него — это просто некоторая оправа...
\
— Многие люди сейчас опасаются, войдет ли в оправу Александринского театра гостиница на площади Островского...
— Это понятно. Место знаковое, более важное, чем зона новой Мариинки. Невский проспект — самое ценное, что у нас есть. Там строить сложнее всего, я не знаю, кто из архитекторов мог бы грамотно решить это место сразу. В итоге десятилетних проектных работ (мастерская архитектора Евгения Герасимова) получена поучительная модель для анализа самого архитектурно-градостроительного процесса.
\
Первое предложение появилось в 1996-м. Помню, как мы обсуждали его на градостроительном совете. Предлагался вариант повторения или клонирования проекта Росси. Но Росси — гениальный и в то же время нормативный архитектор, у него повторяющиеся элементы, интерпретировать их необыкновенно трудно. Нужен конгениальный архитектор; где он?.. Идею отвергли. К сожалению, не устроили конкурс — возможно, так был бы ускорен процесс поиска.
\
Затем в течение всех этих лет рассматривались другие варианты. Предпоследний можно было только назвать смертью Невскому проспекту — по существу, предлагалось функциональное здание, напоминающее советский НИИ восьмидесятых годов. В среде, где живут образы античности, Византии, неоренессанса, необарокко, — голое здание, которое достаточно гармонично выражало только свою функцию и конструкцию.
\
— Что же спасло от этой смерти?
— Представьте себе, сменился заказчик. И, по признанию Герасимова, именно он захотел, чтобы появился историзм. В итоге — с отсылкой к неоренессансу, вполне там возможному, так как на противоположной, западной, стороне площади есть здание Шретера... Гостиница быстро строится, однако доработан ли проект... Градостроительный совет КГА, научно-экспертный совет КГИОП (НЭС) сделали замечания — по размеру в первую очередь, ибо дом великоват рядом с театром-доминантой. И еще. В тот момент, когда мы обсуждали проект, было слишком много копийных деталей.
\
— Замечания учтены?
— Мне и моим коллегам по обоим советам пока это неизвестно.
\
— А эти замечания, по закону, рекомендательные или обязательные?
— Оба совета — общественные, то есть рекомендательные органы. В данном случае главный архитектор Александр Викторов с нами согласился. Но дальнейший процесс от совета скрыт. Я уверен, что председатель КГИОП Вера Анатольевна Дементьева поинтересуется выполнением поправок.
\
— А сроки для такой доработки определяются?
— Они во многом связаны с общим графиком выполнения проектных работ. А вообще доработка идет, очевидно, в режиме диалога авторов с руководством комитетов.
\
— Юрий Иванович, давайте обрисуем общую ситуацию. Администрация города через комитет по градостроительству и архитектуре и комитет по государственному контролю, использованию и охране памятников истории и культуры призвана следить за тем, чтобы город не уродовался. И согласна с этим — даже разработала и приняла «Петербургскую стратегию сохранения наследия». Администрация должна укрощать аппетиты инвесторов и в то же время способствовать свободе архитекторов. И регулировать их взаимоотношения в интересах города. А в реальности — приходит вот этот самый инвестор и договаривается с конкретным чиновником о постройке некоего дома, который может оказаться выше, чем это позволено местом...
— Сейчас в процесс изначально закладывается регулирование.
\
— Поясните, пожалуйста.
— В архитектурно-планировочном задании, которое КГА выдает инвестору (а он уже выиграл сложный конкурс на право проектирования и строительства), еще раз, после документов на упомянутый конкурс, повторяются основные ограничения на новое здание. Там прописаны функция, размеры участка и высота дома.
\
— Ну и что это за регулирование, если в итоге появляется, например, на Сенной стеклянная коробка?
— Основной, ясный и объективный, критерий, как я уже говорил, — геометрия. Она здесь соответствует предписанной. Проект этого торгового центра (мастерская архитектора Анатолия Столярчука) рассматривался несколько раз. Он был первоначально иным. А доработка шла по описанной схеме — в диалоге инвестора и архитектора с главным архитектором (тогда — упоминавшимся Олегом Харченко). А инвестор всегда стремится сделать торговое здание рекламой...
\
Да, надо признать, что замечания обоих советов не всегда выполняются. Сейчас предлагается немножко изменить их состав. Градостроительный состоит в основном из зодчих, успешных и талантливых. А в научно-экспертный при КГИОП входят также известные историки, искусствоведы. Если эти советы немножко, так сказать, перемешают — думаю, исторический центр будет легче сохранять.
\
— Каким образом?
— Мнения станут более взвешенные, более объективные. Тут надо говорить о сложных взаимоотношениях нашей практики и теории. Мастера не доверяют теоретикам с прошлых времен, когда наука была частью идеологии. Сейчас мы входим в русло мирового культурно-исторического процесса, и очень важно поднимать уровень науки. Успех возможен только если практика и теория начнут взаимодействовать. Иначе отставание — а мы и так отстаем от мира — будет продолжаться...
\
— Но это все происходит в мозгах и долго. А как все-таки максимально гармонизировать реальный процесс, да побыстрее? Излюбленная прессой идея о «Книге позора» для неудачных строений — как она будет реализована? Где этот список будет висеть?
— Не знаю. И пока это лишь эмоции, хотя и справедливые. А что касается прессы — она бывает злой и необъективной. Неудачные строения — это в основном отражение переходного периода. Общественность видит только архитектора и не хочет знать того, кто и что стоит за ним. На том же осеннем заседании совета при КГИОП под председательством губернатора я предложил публиковать протоколы заседаний НЭСа и градостроительного совета с четкой формулировкой их решений. Так появится базовая, первичная и прозрачная информация. Как только это случится, выступления станут более ответственными. Это культура.
\
— Кто-то возражает?
— Никто. И губернатор сразу поддержала. Вместе с усовершенствованием состава советов это будет шаг вперед. В них должны быть и специалисты, не зависимые от практики.
\
— Ну, обыватель уверен, что их тоже можно, извините за грубость, купить. Однако публичность стенограмм нередко действительно страхует слабодушных: они понимают, что свое имя легко обесценить...
— Но и это полумера. Пока мы, повторяю, не перейдем к исполнению закона о правилах и режимах застройки по всему Петербургу, пока не сократим количество личных встреч с чиновниками, когда будет по закону, а не по согласованию, ничего не изменится. Эти барьеры надо исключить. Как в цивилизованных странах. С другой стороны, никакие законы и правила не обеспечат хорошую архитектуру. Архитектора надо уважать. А у него должна быть большая личная ответственность.
\
— Как будет выглядеть ситуация для инвестора?
— Я могу только сказать, какой хочется ее видеть. Может, пока и это иллюзия. Тот, кто хочет построить дом (там, где можно строить), обращается в администрацию и за небольшие деньги получает информацию об интересующем его участке и его окружении. Это функция участка, его границы, геометрические ограничения, наличие других строений и так далее. После разработки проекта чиновники должны лишь проверять, соответствует проект ограничениям или нет; лишь в исключительных случаях назначается экспертиза. Это сокращение бюрократических барьеров. Это цивилизованный путь.
\
— Думаю, чиновники как класс не допустят того, что вы предлагаете.
— Но государство и правительство Петербурга должны быть заинтересованы. Ибо это активизация деятельности инвесторов. Сейчас инвестор рискует. Он делает проект «на свои», а потом выясняется, что ограничения слишком велики и денег не хватит и так далее... И он отказывается. А при наличии единого градорегулирующего правового поля он может заранее посчитать: мне выгодно здесь, здесь и вот здесь.
\
— Сколько времени надо на разработку такого всеобщего регламента?
— Во-первых, он не будет всеобщим. Он покроет лишь те территории, на которые разрабатываются проекты планировки. На их основе начнут создавать правила застройки. Документ будет называться «Правила землепользования и застройки в Санкт-Петербурге». Это и будет важнейший инструмент для реализации генплана и реального землепользования. Сроки объявлены — к началу весны. А затем — длительные согласования и общественные обсуждения.
\
— А что можно предпринять, если неудачный дом уже построен? Есть решительные люди, которые призывают устроить парочку показательных сносов...
— Полагаю, необходима система серьезных штрафов.
\
— А с кого?
— С того, кто ответственный. И с того, кто согласовывал и ставил свою подпись. Знаете, сейчас за гостиницей «Петербург» строится здание «Монблан», проект которого был опубликован в рекламных изданиях. А градостроительным советом он не рассматривался. Как? Кто? Откуда? И никто не мог нам ответить. Думаю, что очень часто виновных будет не найти. Поскольку — «по согласованию», а не по закону.
\
— Юрий Иванович, мне кажется, что многое зависит от самих архитекторов. Именно они ради самосохранения должны провоцировать чиновников на прогрессивные действия. А государство должно найти способ взимать штрафы, устранять недоделки, публиковать стенограммы, растить новых архитекторов и «воспитывать» инвесторов.
— Безусловно. И, очевидно, о застройке в историческом центре надо серьезно поговорить в нашем Союзе архитекторов. Обязательно с привлечением общественности. Мы не имеем права замыкаться в башне из слоновой кости. Архитектура — очень сложное искусство, и мы должны говорить о том, как работает архитектор. Его детище — результат решения очень многих задач, итог очень многих компромиссов. А винят одного архитектора...
\
ФОТО Дмитрия СОКОЛОВА