Дом на набережной

Дом на набережной

Публикуемый снимок фотографа-профессионала, относящийся к началу прошлого столетия, принадлежит к сравнительно немногочисленным изображениям архитектурных достопримечательностей Петербурга, сделанным без всякой видимой связи со злободневными событиями.

Публикуемый снимок фотографа-профессионала, относящийся к началу прошлого столетия, принадлежит к сравнительно немногочисленным изображениям архитектурных достопримечательностей Петербурга, сделанным без всякой видимой связи со злободневными событиями. Очевидно, автора просто-напросто пленила красота изящных линий гранитного спуска на фоне представительного особняка, чья история вряд ли ему была известна. Объектив фотокамеры запечатлел здание в тот момент, когда оно принадлежало отставному генерал-лейтенанту С. Н. Плаутину, надстроившему его пятым этажом, после чего дом № 24 по Дворцовой набережной приобрел свои нынешние черты.

Ранее дом неоднократно менял наружный и внутренний вид, поскольку принадлежит к самым старинным в этом квартале. От первоначального строения, принадлежавшего петровскому любимцу И. М. Головину и возведенного, а точнее — оконченного им еще в 1720-х годах, сохранилось лишь прежнее количество окон по фасаду: их, как и тогда, девять. Возможно, уцелел и фундамент, но все остальное относится уже к последующим временам.

\

Превращение приземистых двухэтажных палат в высокое здание с эффектным фасадом — процесс долговременный и общий для подавляющего большинства зданий в парадных частях города. Менялись времена, а с ними — мода и архитектурные стили, менялась и столица набиравшего силу государства Российского. Дома, расположенные неподалеку от императорского дворца, должны были иметь соответствующий облик, тем более что принадлежали они людям небедным и зачастую приближенным ко двору.

\

Среди длинной череды владельцев и обитателей дома, представленного на архивной фотографии, можно встретить помимо генерала И. М. Головина нескольких известных исторических личностей; правда, известность эта не принесла кое-кому из них особой чести. Взять хотя бы Н. П. Архарова, оставившего по себе долгую память, укоренившуюся в нелестном прозвище «архаровцы».

\

В 1775 году он занял пост московского обер-полицмейстера, на котором развил бурную деятельность: при помощи вездесущих полицейских шпиков, которых в народе окрестили архаровцами, Николай Петрович до мельчайших подробностей выведывал все, что творилось во вверенном его попечениям городе, и с невероятной быстротой раскрывал самые запутанные преступления. Вдобавок он обладал редким даром физиономиста и умел читать по лицам подозреваемых как по книге, безошибочно отделяя в их показаниях ложь от правды.

\

И все бы обстояло наилучшим образом, если бы свои изумительные способности сей государственный чиновник употреблял исключительно на пользу обществу. Однако так бывало далеко не всегда; гораздо чаще он грубо злоупотреблял служебным положением, извлекая из своей должности прежде всего личную выгоду. Примером может служить известный случай, когда он занял у одного именитого купца крупную сумму денег, а затем наотрез отказался ее возвращать, не стесняясь прибегать к выталкиваниям в шею и даже побоям.

\

Тем не менее приобретенная Архаровым громкая слава ловкого и, главное, преданного человека побудила императрицу незадолго до своей кончины вызвать его в Петербург и назначить военным губернатором. Павел, имевший обыкновение переделывать все, что было сделано матерью, на сей раз отступил от своего правила и, взойдя на престол, оставил Николая Петровича на прежнем посту, а вдобавок наградил высшим российским орденом святого Андрея Первозванного, возложив на него орденскую ленту, снятую с собственного плеча. В довершение милостей император, не знавший меры ни в награждениях, ни в наказаниях, пожаловал ему дом на Дворцовой набережной, купленный у прежнего хозяина за 100 тысяч рублей.

\

Возможное объяснение благодеяний, безудержным потоком изливавшихся на Н. П. Архарова, кроется в характеристике, данной ему одним наблюдательным и неглупым современником: «Деятельный, вкрадчивый, скрытный под маскою открытой физиономии лицемер со всеми приемами искренности, он пользовался благоволением придворной челяди, которой прислуживался, и чувствовал за собою поддержку той массы дураков и олухов, которые, во всех классах общества, составляют большинство и которые восхваляют все, что озаряется сиянием счастия».

\

Этот нелицеприятный, но справедливый отзыв перекликается с высказыванием другого мемуариста, отметившего, что Архаров отличался «расторопностью, сметливостью, угодливостью и подлостью». Указанные качества всегда и во все времена помогали находить верный путь к сердцам сильных мира сего; к тому же Павел весьма чутко прислушивался к закулисным пересудам и мнениям людей, приближенных к его особе, и они оказывали сильное влияние на его выбор...

\

Поначалу дела Николая Петровича шли как нельзя лучше, но однажды он перестарался. Весной 1797 года после коронации Павел вернулся в Петербург не сразу, а прежде отправился в западные губернии. В надежде угодить государю, сделав ему приятный сюрприз, оставшийся в столице Архаров приказал всем без исключения петербургским обывателям окрасить ворота своих домов и даже садовых заборов полосами черной, оранжевой и белой красок на манер казенных шлагбаумов. А чтобы успеть к возвращению императора, потребовал выполнить это смехотворное и нелепое приказание немедленно, что повлекло за собою огромные расходы, поскольку маляры воспользовались удобным случаем и не кладя охулки на руку запрашивали сколько вздумается.

\

Однако вместо ожидаемой награды не в меру угодливый генерал-губернатор вызвал сильный гнев у подозрительного самодержца, усмотревшего в сем неуместном служебном рвении насмешку не только над здравым смыслом, но и над ним самим, чего в действительности, разумеется, не было. Вскоре после этого, 15 июня того же 1797 года, Архаров лишился занимаемого поста, получив предписание немедленно отправляться в свои поместья, что и не замедлил исполнить, успев, однако, продать так и не обжитый по-настоящему дом одному иностранному купцу.

\

Вместе с генерал-губернатором пал и обер-полицмейстер Чулков, обвиненный в непомерном вздорожании сена в Петербурге вследствие его глупых распоряжений. Их общее падение сопровождалось появлением довольно забавной карикатуры, ходившей по рукам: Архаров был представлен лежащим в гробу, выкрашенном новой краской полицейских будок (черной и белой полосами); вокруг него стояли свечи в новомодных уличных фонарях. У его ног стоял Чулков и утирал глаза сеном...

\

Фотография из Центрального государственного архива кинофотофонодокументов