Слово за телом

В Санкт-Петербурге начался Второй фестиваль современного танца "Слово и тело". Обещали "современный танец, искусство импровизации и перформанса во взаимодействии с литературой". На телесные и словесные импровизации в Музее Ф. М. Достоевского смотрела МАРИЯ РАТАНОВА.


Из нескольких показанных перформансов далеко не каждый можно было назвать танцевальным. Кувыркания двух увесистых девушек в черных майках и трусах (петербурженки Люсии Кунафиной и москвички Лики Шевченко), анонсированные как "Ожидание любви", и "Образ птицы" Павла Жукова из Москвы, самозабвенно изображавшего птицу на ветке и в полете, более всего смахивали на пластические этюды первокурсников не то Театральной академии, не то Института физкультуры.
Публика, набившаяся в тесный зальчик музея, исполняла свой пластический этюд: сидели друг у друга на головах. Отрадно, конечно, наблюдать такой интерес к современному танцу. Но в такой тесноте выступление финки Майи Хирванен, "мультидисциплинарного художника" из Турку, превратилось для зрителей уже в настоящее испытание. Финская девушка хотела рассказать о тяжести женской судьбы в современном обществе, получилось -- о трудностях выступления начинающей артистки на сцене. Бедняжка терла шваброй пол, катала по сцене чемоданчик на колесах, уныло заматывалась в простыню. Затем, явно устав от физических упражнений, уселась на стул и долго-долго читала по-английски письма своей героини к несуществующему кавалеру.
Более или менее внятно высказался петербургский "Игуан данс театр". По крайней мере, в перформансе "Ты доволен?" просматривалась концепция и имелась выстроенная пластика. Две недели назад "игуаны" уже устраивали пробный показ этого спектакля под рабочим названием "Кенийский проект". Тогда на видеопроекциях танцевала натуральная чернокожая кенийка, которая до этого работала с артистами труппы и оставила след как минимум в их пластике. Перформансисты попытались рассказать о пробуждении первобытных инстинктов в современном человеке.
В тесное пространство сцены втиснули детали современного интерьера: круглый белый пластиковый столик и два складных белых стула, две лампы с бумажными абажурами. Сначала публике предъявляют традиционную для "игуан", курсирующую из спектакля в спектакль строгую парочку: мужчина и женщина средних лет (Михаил Иванов и Нина Гастева) в черном. Она -- в брюках и наглухо застегнутом пиджаке, в очках, с "зализанной" прической. Так сказать, жертвы цивилизации, пластически и фатально привязанные к деталям интерьера. Танца в этом прологе, ни современного российского, ни ритуального кенийского, практически нет. Есть многозначительные жесты под однообразную электронную музыку.
Когда появилась бритоголовая девушка в красном платье (Анастасия Кадрулева), стало ясно, что она явно умеет танцевать. Похожая одновременно на петроградского беспризорника 1920-х и на египетскую статуэтку, она топала растопыренными во второй позиции босыми ногами, имитируя движения страусиных ног. Оттопырив копчик и вытянув шею, подражала какому-то представителю тропической фауны. Присев в плие в той же второй позиции, подрагивала нижней частью спины, одновременно высунув язык и потрясая невидимой колотушкой.
После ее танца люди-пингвины начали сходить с ума и мучиться от неожиданно нахлынувших желаний. Но от цепей цивилизации, надо думать, так просто не избавишься. Мужчина исполнил эротический дуэт с креслом на колесиках. А женщина в очках превратилась в довольно нервную особу и затеяла ссору с партнером на некоем "птичьем" языке. Из обрывков реплик стало ясно, что слово "мешает танцевать телу". А из всего представления -- что танцевать мешает вовсе не слово, а слабое владение пластическим языком и отсутствие фантазии. В том-то и проблема, что участники фестиваля пытаются выяснять свои отношения со словом, владеть которым танцовщику совсем не обязательно, вместо того чтобы для начала разобраться с собственными ногами-руками.