Запад не Запад, Восток не Восток

В сознании отечественной арт-публики словосочетание "западное искусство" и поныне обладает неким едва ли не метафизическим смыслом, отнюдь не сводимым к географическим координатам. Причем антонимом этого "западного" является, разумеется, не "восточное", а "наше". ИРИНА КУЛИК пытается примирить "наше" и "не наше".


Российский любитель искусств в пылу дискуссии скорее бессознательно назовет "западным", к примеру, японского представителя contemporary art, нежели давно проживающего на том самом Западе и делающего успешную международную карьеру бывшего соотечественника вроде Ильи Кабакова. А если и назовет так последнего, то исключительно в полемическом смысле. И сколько бы русских художников ни становилось гражданами западных стран, в скольких бы международных выставках ни участвовали наши бывшие и нынешние соотечественники, сколько бы, в конце концов, ни говорилось о том, что и Россию, вообще-то, можно и нужно мыслить как неотъемлемую часть Запада, его культуры и традиции, мы никак не отвыкнем вкладывать в слова "западное искусство" некий особый смысл.
Это может быть и комплимент, обращенный к отечественному автору, сделавшему особо удачную -- совсем "западную" -- выставку, и, реже, упрек. Впрочем, назвать определенные положительные и отрицательные свойства "западного" и его фундаментальные отличия от "нашего" весьма затруднительно: достоинства оказываются в то же время и недостатками и в их приписывании той или иной стороне возникает страшная путаница. Но в силу известной исторической привычки довольно редкие в России выставки, объединяющие в рамках одной концепции русских и зарубежных художников, редко "срастаются" в единое высказывание: между "нами" и "ними" так и не завязывается прямая коммуникация. "Мы" предпочитаем скорее молчаливо сравнивать себя с "ними", а вовсе не вступать в открытый разговор.
Объединившая "разнокоренных" арт-звезд выставка "Смысл жизни -- смысл искусства" замечательна, пожалуй, именно тем, что это едва ли не первая экспозиция, в которой те самые "наши" и "западные" авторы впервые не выглядят принадлежащими к разным мирам. Хотя бы в силу подзаголовка "Графика современных художников из стран Восточной и Центральной Европы", подменяющего, тем не менее, бесконечно удаленные континенты, если не планеты, Россия и Запад куда более земной, обозримой и реалистической географией, к тому же отмеченной общим историческим опытом соцлагеря. Но в то же время географией абсолютно условной: многие как русские, так и восточноевропейские участники выставки -- эмигранты и вообще граждане мира. Так что разговор о том, кто более "западный" -- Илья Кабаков или, скажем, Брако Дмитриевич, в данном случае оказывается совсем уж абсурдным.
Однако этакой виртуальной "нейтральной полосой" между русским и "западным" искусством оказывается не только условная географическая локализация в "Центральной и Восточной Европе", но и сам жанр выставки -- графика. Действительно, в заведомо камерном формате выставки графики вроде бы заведомо невозможно различие между "западной" лощеной зрелищностью и "нашей" непритязательностью или же, напротив, между нашей размашистостью и их сдержанностью. К тому же выставка прекрасно показывает, какую роль играет эта самая скромная графика в современным искусстве, казалось бы давно не оперирующем академическими классификациями "живопись--графика--скульптура". Еще в историческом авангарде, а затем и в современном искусстве графика, включающая в себя коллажи, авторские книги или какой-нибудь мейл-арт, и вправду обретает второе дыхание и новое значение -- именно то, которое и имел в виду господин Адамович, назвавший свою выставку "Смысл жизни -- смысл искусства". В силу своей оперативности и неприхотливости графика стала оптимальным средством документации самого творческого процесса, работы мысли и образа жизни.
Графика может сохранять свою классическую функцию эскиза, но из наброска становится проектом, уже не зависящим от своей осуществимости, как в представленных на выставке эскизах инсталляций Ильи Кабакова. Может вплотную приближаться к столь важному для концептуализма тексту и письму, как у Ивана Чуйкова или Юрия Альберта. Или стать неким квазинаучным метаязыком описания истории искусства, как в работах группы словенских художников Irwin, представленных чем-то вроде учебного стенда по "ретроавангарду" -- течению, к которому они относят себя и своих коллег по NSK ("Новое словенское искусство"). К графике можно отнести даже различные виды фотографии, будь то наследующие дадаистской плакатной эстетике Джона Хартфилда коллажи Марко Ковачевича или фотосвитки Вадима Захарова.
Конечно, предложение объединить фотографию, эскиз инсталляции или концептуальное текстовое произведение под рубрикой "Графика" правомочно не в большей степени, чем предложение считать русское искусство частью не столько глобально-"западной", сколько условно-локальной "восточно- и центральноевропейской" культуры. Но смысл проекта не в том, чтобы проводить новые границы, а в том, чтобы очертить некое пусть и парадоксальное, но возможное общее пространство.