В петербургской Академии художеств идет защита дипломных проектов
Ольга ШЕРВУД
На скромном до удивления крылечке деканата скульптурного факультета очень влажным, как руки работающего с глиной, утром был зачитан вслух приказ о составе Государственной аттестационной комиссии (ГАК) и список допущенных к защите. Ректор Альберт Чаркин в белом пиджаке сказал: «Поздравляю всех с праздником строгим и прекрасным — сдачей дипломной работы». И десяток пожилых мужчин (читай: заслуженных мастеров ваяния и лепки, из разных учебных и научных заведений), а также несколько дам-искусствоведов (это рецензенты) направились в обход по мастерским.
Предстояло увидеть и затем оценить произведения тринадцати выпускников. Из которых две — девушки; феминизация, захлестнувшая многие творческие дисциплины, сюда еще не добралась. И четверо — китайские товарищи. Кстати, многие факультетские говорят, что потрясающе вылепил год назад умершего профессора Сергея Кубасова, руководителя его мастерской, Хун Тао. После пятого курса все сдают госэкзамен — философию художественной культуры. А весь шестой год обучения работают над дипломом под руководством мастеров. Примерно за неделю до защиты все педагоги кафедры и мастера обходят дипломников (такие встречи регулярны) и решают, допустить ли к экзамену. Нынче допустили всех.
\
Сначала направились к ученикам профессора Валентина Свешникова — завкафедрой, кстати. Он и держался, естественно, в первых рядах — рядом с ректором Чаркиным и председателем ГАК профессором Михаилом Переяславцем из Москвы.
\
Все, кто когда-то уже получил высшее образование, знают: защита — дело весьма формальное, ритуальный танец, а не судилище. (Не верят этому только студенты. Они ужасно волнуются. Творческие люди, несомненно, волнуются еще больше.) Всех «защитят». Но очередность показа очень важна. Каждый экзаменатор сам по себе, но в целом все они видят перед собой детей, а не конкурентов, и потому замечания высказываются в чрезвычайно мягкой форме; впрочем, темперамент комиссии просыпается постепенно.
\
Еще всегда важны «подпольные» корпоративные знания, настроения, взаимоотношения и связи; от них весьма зависят все, а в артистических кругах особенно. Постороннему человеку, тем более неспециалисту, как вашему корреспонденту, тайны сии неведомы. Умножьте это на естественную субъективность восприятия произведения искусства — и вы поймете, почему я здесь избегу оценок. Иной раз слышимое, мягко говоря, не совсем совпадало с видимым...
\
Итак, вот каким образом защита происходит. Первым представлял своего всадника на верблюде товарищ Хе Лей. Молодой человек улыбается по-восточному и рассказывает, что «много видел верблюдов около Монголии». И что очень любит историю. Поэтому изобразил персидского воина, который покидает родные места после пришествия Александра Македонского. Рецензент отмечает среди прочего, что вот так подогнутое копыто животного — реальная его повадка, то есть студент глубоко изучил натуру. И что композиция, если отлить ее в бронзе, могла бы украсить парк. Мэтры говорят, что даже если шея верблюда чуть-чуть и тонковата (вот на эскизе, стоящем рядом, было лучше), не беда: Хе Лей будет достойно развивать культуру своей страны. Он, вне всякого сомнения, достоин звания скульптора. Парень улыбается уже гораздо радостнее, аплодирует аплодирующим и повторяет «Спасибо!». Комиссия удаляется, друзья обнимают Хе, все фотографируются и смеются.
\
Совершенно аналогично примерно по двадцать пять минут затем протекают у скульптур «Петербургский ноктюрн» Антона Щепетильникова, «Вацлав Нижинский» Сергея Кондрашкина, «Изгнание философов из Афин» Федора Андронова, «Фаэтон» Ксении Балашовой... Говорят о том, что в этом году все работы — счастье для рецензентов, ибо есть о чем рассуждать. (И рассказывать членам ГАК и остальным мифы Древней Греции, черты жизни и творчества портретируемых исторических персонажей, замечу я с некоторым удивлением.) Дальше последовали «Беринг» Ивана Асиновского, «В. Д. Поленов» Тимура Агеева, «Юность Перикла» Александра Буслаева, «Тибетский монах» Чэна Лэя... Говорят, что видны традиции академической школы. И что академия развивается, откликаясь на поиски молодых. Звучат и более специальные вещи. «Скульптура не любит то так, то эдак». «Форма дышит в произведении. Живая форма». «Это сплав традиций Аникушина с рассуждениями Чаркина». «Она декоративна. Она пластична. Она выполнена в модерне, что для нашего города немаловажно. В отличие от Москвы».
\
И так далее подобным образом.
Исключений было два.
В уставленной белыми розами мастерской Ирины Фирстовой, которая представляла «Андрея Белого» — удивительного господина в столь остроносых ботинках, будто это уже и не ботинки вовсе, а кончики писчих железных перьев, — говорили уже о сложившемся мастере и по инициативе ректора Чаркина кричали троекратно «Ура!». (А сама госпожа скульптор поразила меня своим желанием поставить фигуру, буде ей суждено стать памятником, среди деревьев возле моста Александра Невского. Чтобы мятущийся душой Андрей Белый смотрел на купола — туда, где «его души еще нет».)
\
И в мастерской профессора Владимира Горевого, где выставлены работы его учеников. Ярослав Горбачев представлял «Неву» — декоративную не то волну, не то женщину, чьи пропорции одни сочли удлиненными, а другие — недостаточно удлиненными. Одни сказали, что это больше архитектура и молодой автор недостаточно использовал возможности академии (то есть не проработал свою вещь с архитектором). А другие — что это нетривиальный взгляд на известную тему.
\
Возник спор. ГАК, напоминаю, отсмотрела половину работ. И то ли возбудилась увиденным прежде, то ли, наоборот, успокоилась: никаких провалов нет, все идет как стек по глине.
\
И тут кто-то сказал: жаль, что Ярослав не принес эскиз скульптуры нашего президента. Все попросили доставить. Возникла подставка, на ней — фигурка из бронзы, сантиметров в двадцать пять: человек в фартуке, будто в латах, держит в одной руке огромную поднятую кисть, будто рапиру. А в другой руке — огромную палитру-щит и еще два, очевидно, колющих орудия.
\
— Это кто? — спросил один из скульпторов, словно не веря своим глазам.
\
— Зураб, — ответил Горевой и нервно достал сигарету из пачки, но не закурил, а стал сжимать ее в ладони вместе с каким-то не то винтом, не то шурупом.
\
Дискуссия разгорелась с новой силой. Одни говорили: вот настоящий диплом. Другие, улыбаясь: ну и что, что — президент... и никакого подхалимажа нет... надо доделать — все же фигура.
\
И вот эта маленькая история, мне кажется, лучше всего показала будущее новых скульпторов. Что они станут ваять в эпоху, когда госзаказ либо кончился, либо стал прихотью властвующей персоны? Когда мастерских нет и не предвидится? Когда, чтобы прожить, ребята промышляют и компьютерной графикой, и дизайном квартир? Когда само занятие скульптурой грозит стать уделом богатых?..
\
Но они каждый год поступают и поступают учиться. Потому что очень хотят отражать мир именно так. Объемно.
\
Уходя, я услышала, как в своем ответном слове Цянь Вэй, автор отточенной скульптуры «Поэт Ли Бо», благодарил Аникушина, у которого еще начинал учиться.
\
ФОТО Александра ДРОЗДОВА