Петербург, гордый победитель Наполеона, сердце одной из сильнейших армий мира, жил в состоянии перманентной оборонительной тревоги.
Его уязвимость с моря и зависимость от имперской периферии формировали особую, осаждённую ментальность.
Угроза с моря: «Кронштадт — щит Петербурга»
После 1812 года прямой угрозы сухопутного вторжения в столицу не было. Но с моря город был открыт.
Отсюда — гигантская программа Николая I по модернизации кронштадтских фортов в 1840-е годы. Эти неприступные искусственные острова в Финском заливе должны были остановить любой флот.
Против кого? Формально — против любой враждебной державы (Англии, Франции). Но на глубинном уровне — это страх перед повторением петровского сценария, только наоборот: что какая-нибудь морская держава приплывёт и сожжёт столицу, как это сделал когда-то сам Пётр со шведскими крепостями.
Это оборонительное мышление выдавало неуверенность: империя была колоссом на глиняных ногах, чья великолепная столица могла быть атакована с неожиданного направления.
Планы эвакуации 1812 года: страх перед внутренним хаосом
Приказ Александра I о подготовке к вывозу в Казань архивов, сокровищ Эрмитажа, даже памятников — это показатель страха не столько перед французскими штыками, которые до Петербурга не дошли бы, сколько перед внутренним взрывом.
Власть боялась, что весть о приближении врага вызовет панику, мародёрство, бунт.
Эвакуация ценностей была мерой по сохранению символов государства на случай, если удержать порядок в столице не удастся.
Создание петербургского ополчения под началом Кутузова — жест, призванный консолидировать горожан (дворян, купцов, чиновников) вокруг трона, превратив их из потенциальной угрозы в опору.
Менталитет «осаждённой крепости»
Эта двойная угроза — извне (море) и изнутри (социальный взрыв) — формировала особый психологический климат. Петербург был прекрасен, но небезопасен. Его величие нужно было постоянно защищать.
Отсюда — гипертрофированное внимание к военной дисциплине в городе, цензуре, контролю.
Прогулка на кораблике по фортам Кронштадта — лучшее путешествие в эту оборонительную паранойю империи.
Грандиозные, мрачные казематы рассказывают не о наступательной мощи, а о страхе потерять то, что с таким трудом построено на краю болот и моря. Этот страх был оборотной стороной всего имперского величия, запечатлённого в памятниках на Дворцовой площади.