В условиях, когда официальная система образования была жесткой, а цензура бдительной, салоны и книжная лавка стали «партизанскими» центрами свободной мысли, местами, где рождалась настоящая интеллектуальная жизнь и формировались репутации.
Салон как «вольная академия»
Салон Алексея Оленина в доме на Фонтанке или музыкальные вечера у братьев Виельгорских на площади Искусств — это были приватные пространства, куда власть с ее цензорами и уставами напрямую вмешаться не могла.
Здесь играли не в карты, а в шарады и фанты, а проигравший читал новые стихи или играл на фортепиано. Здесь Глинка впервые исполнял отрывки из «Ивана Сусанина», а Пушкин читал только что написанное. Здесь шли споры о литературе, искусстве, политике (осторожно).
Салон был лабораторией вкуса, местом, где происходила «обкатка» произведений перед выходом в свет. Репутация, полученная в салоне, была для художника или поэта важнее любой официальной рецензии.
Лавка Смирдина как «биржа литературного успеха»
Книжная лавка и библиотека для чтения Александра Смирдина на Невском, 22 выполняла схожую, но более публичную функцию. Это был клуб, место встречи писателей и читателей.
Смирдин, впервые в России начавший платить авторам твердый гонорар, делал литературу профессией. Его лавка стала коммерческим и общественным центром литературного процесса.
Низкие цены на книги («Смирдинская пятёрка» — 5 рублей за том) делали русскую литературу доступной небогатым читателям — чиновникам, студентам. Здесь можно было узнать последние новости, увидеть живого Жуковского или Крылова.
Альтернативная система координат
В условиях, когда государство через Академию художеств и цензурный комитет пыталось держать культурный процесс под контролем, эти неформальные институции создавали параллельную, живую систему оценок и связей.
Они формировали то самое общественное мнение, с которым власть уже не могла не считаться. Они спасали культуру от омертвения в тисках казенщины.
Сегодня, глядя на особняк Оленина или проходя мимо дома, где была лавка Смирдина, стоит помнить: за их фасадами не просто жили люди.
Здесь бился нерв свободной мысли Петербурга, здесь создавалась та самая атмосфера «золотого века», которой мы восхищаемся, и которая была во многом продуктом именно этой частной, неформальной, просветительской инициативы.