Фаина Раневская не любила Петербург. Или, точнее, не могла его полюбить так, как того ждал город. В одном из интервью она сказала:
«Какой печальный город. Невыносимо красивый и такой печальный с тяжело-болезнетворным климатом».
И в этой фразе — не просто ирония, а диагноз. Петербург ей не лгал, не притворялся — и оттого становился почти невыносимым.
Что именно навевало ей печаль? Может быть, та особая торжественная тишина, которую чувствуют в Петербурге все приезжие. Здесь даже дождь будто бы льётся с достоинством.
А за фасадами дворцов прячутся не только музеи, но и странная усталость, будто город выжил слишком многое и теперь просто хочет, чтобы его оставили в покое.
Раневская, как человек чуткий, слышала эту скрытую ноту — даже среди туристической красоты. Петербург не кокетничает. Он смотрит исподлобья, молчит часами, не разряжается улыбками. Его невозможно взять наскоком — ни камерой, ни восторженными сторис. Он не раскрывается сразу. Зато западает в сердце.
Туристы, уезжающие разочарованными, не могут объяснить, что пошло не так. С погодой угадали. Отели приличные. Каналы, мосты, музеи — всё по списку. Но внутри — щемит сердце. Как будто город незримо пригласил их в свою меланхолию. Они не были готовы, а Петербург не объяснил.
Именно в этом, возможно, и заключается петербургский парадокс. Он не пытается понравиться. Он велик, холоден, молчалив. И если вы в нём почувствовали одиночество — значит, всё работает как задумано. Даже Раневская это признала.
