Они были гениями, перестраивавшими столицу, но оставались зависимыми служащими, чья судьба зависела от каприза власти и толщины кошелька заказчика.
Карл Росси: государственный гений, умерший в бедности
Росси олицетворял архитектора-градостроителя на государственной службе. Его клиентом была Империя.
Он создал лицо столицы, но вся его деятельность была опутана чиновничьими согласованиями, интригами, борьбой за финансирование.
Его гениальные идеи (например, завершение ансамбля Дворцовой площади) требовали титанических усилий по их «продавливанию». Он был честен и бескорыстен, что в системе казённых подрядов и откатов было редкостью.
После отставки, лишённый государственного жалования и пенсии, он оказался в долгах и умер почти в нищете. Его прах в Некрополе мастеров искусств — горькая ирония: государство похоронило его с почестями, но не сумело обеспечить при жизни.
Его девиз «любовь и честь своего звания» оказался для него дороже денег.
Андрей Штакеншнейдер: успешный придворный декоратор
Штакеншнейдер, напротив, мастерски встроился в систему. Начав чертёжником, он привлёк внимание Монферрана и через него получил доступ к заказам императорской семьи.
Он строил не столько градоформирующие ансамбли, сколько частные дворцы для элиты (Мариинский для великой княжны, дворец Белосельских-Беловерских).
Он был гибок, умел угодить вкусу заказчика, работал в любом стиле, был блестящим декоратором интерьеров.
Его статус — придворный архитектор, близкий к сильным мира сего. Это принесло ему состояние и признание, но не ту абсолютную творческую свободу и масштаб мысли, что были у Росси.
Мораль для города
Этот контраст показывает, что в Петербурге того времени можно было быть либо гениальным, но непрактичным слугой государства (с риском закончить плохо), либо талантливым и успешным предпринимателем от архитектуры, обслуживающим запросы узкой прослойки.
Город, который мы считаем единым шедевром, на деле сложен из фрагментов, созданных в разных социальных условиях: грандиозные общественные пространства рождались в бюрократических муках, а изысканные частные дворцы — в атмосфере придворного фаворитизма.
Помнить об этом, глядя на их творения, — значит видеть за камнем живую, трудную и часто несправедливую историю.