В начале XX века Санкт‑Петербург слыл одной из самых криминальных столиц Европы. На улицах города роскошь соседствовала с нищетой, а за каждым углом могла поджидать встреча не только с респектабельным господином, но и с ловким вором или буйным хулиганом.
Криминальный мир Петербурга тогда чётко делился на два лагеря. С одной стороны — профессиональные преступники, жившие по своим неписаным законам. С другой — хулиганы, творившие бесчинства из озорства или спьяну. Примечательно, что первые презирали грубое насилие: убийство считалось среди них делом низким и недостойным. Вторые же, напротив, нередко гордились своей жестокостью.
Среди профессионалов встречались самые разные «специалисты». Например, «иваны, родства не помнящие» — профессиональные попрошайки, порвавшие все связи с семьёй и влившиеся в криминальную общину. Они тщательно делили между собой точки у храмов и рынков, а чужаков жестоко наказывали.
На Сенной площади орудовали цапки — грубые воровки, которые хватали товар с прилавков и бросались наутёк, прикрываясь шумом и суматохой. Городушники, в свою очередь, были «залётными» ворами: они либо хватали вещи с прилавков, либо выпрашивали их под видом покупателей. Даже собратья по преступному миру относились к ним с презрением.
Особую нишу занимали конокрады — организованная мафия с вековыми традициями. Они перекрашивали лошадей, меняли форму копыт, подкупали полицейских. Если их ловили извозчики, то нередко забивали насмерть прямо на месте.
Медвежатники считались технической элитой преступного мира — они взламывали сейфы, соревнуясь с производителями замков в своеобразной гонке вооружений: на смену хитроумным механизмам приходили кувалды и даже газосварочные аппараты.
Настоящей аристократией среди воров были карманники. Чтобы преуспеть в этом деле, требовались врождённая ловкость, длинные пальцы и железная выдержка. Среди них выделялись ширмачи, маскировавшие рабочую руку плащом, писари, разрезавшие карманы лезвием, и рыболовы, вытягивавшие кошельки с помощью крючка на леске. Особой кастой считались марвихеры — они охотились на богатых особ в театрах и на светских раутах.
Отдельную нишу занимали шулера — мошенники из высших кругов, которые редко оказывались за решёткой благодаря связям и деньгам. Их жертвы зачастую молчали, опасаясь позора. А ещё были мошенники и фальшивомонетчики всех мастей — от брачных аферистов до умельцев, подделывавших всё подряд в подпольных мастерских.
Хулиганы действовали куда более стихийно. За 13 лет их число выросло в четыре раза. Пьяные драки в Щербаковом, Спасском и Апраксином переулках, поножовщина на Выборгской стороне стали будничным зрелищем. Основу банд составляли беспризорники и дети фабричных рабочих.
Крупнейшие группировки — песковцы, вознесенцы, владимирцы, рощинцы и гайдовцы — имели свой дресс‑код (цвет кашне, положение фуражки) и даже некий кодекс чести. К примеру, рощинцы и гайдовцы применяли ножи только против своих, но не против обывателей. Однако со временем банды взялись за куда более серьёзные дела: в 1907 году фризовские и сампсоньевские с револьверами в руках ограбили кассы, почтовые отделения и ломбарды.
Власти пытались бороться: устраивали облавы с собаками, пытались ввести в законодательство понятие «хулиганство». Но к 1914 году проблему так и не удалось решить — помешала начавшаяся Первая мировая война.
Так Петербург начала XX века превратился в своеобразный полигон для криминальных экспериментов: от изысканных краж карманников до кровавых разборок уличных банд.