Современное представление о дореволюционном Петербурге часто окрашено ностальгией: экипажи, барышни в шляпках, балы, элегантность. Город кажется спокойным и нарядным, словно завернутым в праздничную обертку.
Однако, если заглянуть под этот блестящий фасад, в газетные хроники и полицейские отчеты конца XIX — начала XX века, откроется иная картина — куда более суровая, шумная и опасная.
Суровая реальность петербургских окраин конца XIX века
В центре города, у театров и роскошных домов, городовые действительно создавали видимость порядка.
«Приличным людям почти нечего было бояться», — отмечается в исторических материалах.
Но стоило «чуть отойти от Невского», и Петербург неузнаваемо менялся. На окраинах после заката «было опасно даже просто идти домой».
Потеря кошелька, здоровья, а порой и жизни — все это было реальной угрозой в темных дворах.
Статистика за 1900 год для одного лишь Петербургского судебного округа поражает: 227 убийств, 427 разбоев, 1 171 случай тяжких телесных повреждений и 182 изнасилования.
И это при «почти полном отсутствии современной криминалистики», когда многие преступления оставались нераскрытыми.
«Линейные» и «ждановцы»: Молодежные банды, делившие город на зоны влияния
Окраины города были поделены между молодежными группировками, каждая из которых контролировала свою территорию.
На Васильевском острове действовали «линейные» и «гаванские», на Петроградской стороне — четыре крупные шайки. Подобные «команды» имелись и в рабочих районах.
Вчерашние крестьяне, малоквалифицированные рабочие, подмастерья, безработные — люди, жившие тяжелой, монотонной жизнью, часто прибегавшие к дешевой «монопольке».
Впереди — армия на долгие пять лет, позади — деревня, куда возвращаться не хотелось.
Их философия сводилась к лозунгу:
«Погуляем — а дальше хоть трава не расти».
Членов таких банд легко было узнать по характерным приметам: «начищенные хромовые сапоги, яркая красная фуфайка, фуражка с лаковым козырьком, длинный чубчик, папироса в уголке губ, шарф — цвета своей банды».
«Нож, кастет, гирька на цепочке — обязательный „джентльменский набор“».
«Джентльменский набор» хулигана: Нож, кастет и фуфайка цвета банды
По вечерам эти группы «толпами ходили от кабака к кабаку, задирая каждого, кто попадется». Они могли «залапать» девушку, избить гимназиста, сорвать ленты со шляпы, ограбить прохожего.
Конфликты между бандами были частым явлением. Летом 1901 года убийство «силача и лидера „ждановцев“» Сашки Быка привело к крупной стычке на Смоленке.
«Десятки раненых, убитые, полиция смотрит сквозь пальцы: мол, пусть лучше бьют друг друга, чем власть».
Лишь одно убийство солдата 21 сентября 1902 года стало «последней каплей». На Петроградской стороне прошла масштабная облава с участием полиции, жандармов и армии.
«Вскрылись старые дела, бандитов отправляли на каторгу сотнями», что временно принесло затишье.
«Второй Чикаго»: Экспроприация, перестрелки и карманники в элегантном Петербурге
Однако, спокойствие было недолгим. Часть бывших хулиганов, устав от «скуки» простого бандитизма, обратила внимание на «новое слово» — экспроприацию.
Так возникла «организация максималистов», по сути, карманники с революционным лозунгом. Они «грабили кассы, нападали на учреждения, устраивали перестрелки».
Петербургские газеты того времени не стеснялись называть город «вторым Чикаго».
Интересно, что после 1917 года многие из этих «борцов за свободу» получили иной статус, но впоследствии вновь оказались на каторге — уже при новой власти.
«Сияние дворцов и тени дворов-колодцев»: Контрастный Петербург, о котором молчали газеты
Дореволюционный Петербург — это, безусловно, блеск, элегантность, музыка и балы. Но это также и «опасные окраины, ножи в темных дворах, подростковые банды, кровь на мостовых».
История, как отмечается в заключение, редко бывает однозначной. Петербург всегда был городом контрастов: «сияние дворцов — и тени дворов-колодцев. Смольный — и Смоленка».
И именно эти контрасты, эта многогранность, делают его историю столь захватывающей и поучительной.