Классические аллегории ампира (богини, ангелы, античные герои) уже не работали. На смену им пришли более конкретные, «земные» и зачастую националистические образы.
1. Памятники «Великим реформаторам» и новой истории
Установка памятника Екатерине II в сквере перед Александринским театром (1873) была не случайна.
Она напоминала об эпохе «просвещённого абсолютизма», в тень которой пытался встать Александр II. Проект грандиозного памятника самому Александру II должен был канонизировать его как «Царя-Освободителя».
Это была попытка создать новый культ правителя-реформатора.
2. Прославление «русского стиля» и допетровской старины
Идеология народности требовала визуальных подтверждений.
Отсюда — всплеск интереса к «русско-византийскому» и псевдорусскому стилю.
Самый яркий пример — храм Воскресения Христова (Спас на Крови) (1883-1907), возведённый на месте смертельного ранения императора. Его пёстрый, «сказочный» облик, отсылающий к московскому собору Василия Блаженного, был прямым вызовом классическому Петербургу. Он символизировал поворот к «исконно русским» ценностям и одновременно становился памятником мученической смерти монарха.
3. Монументы новой мощи: торговой и военно-морской
В отличие от триумфальных арок, прославлявших сухопутные победы, теперь чествовали торговлю и флот.
Здание Биржи на стрелке Васильевского острова оставалось символом коммерции.
Новым символом стал бронзовый памятник Николаю I на Исаакиевской площади (1859) — не как реформатору, а как «рыцарю-жандарму», охранителю порядка.
Появлялись памятники флотоводцам (Крузенштерну на набережной, 1873) и учёным (Ломоносову перед университетом, 1892), что отражало растущее значение науки и географических открытий для престижа империи.
4. Частная коммеморация
Богатые купцы и промышленники теперь могли заказывать памятники и часовни в память о событиях семейной истории, что ранее было прерогативой государства.
Городская среда насыщалась частными символами успеха и памяти.
Так, символический ландшафт стал пёстрым и эклектичным, как и сама архитектура.
В нём смешались: неовизантийская сакральность (Спас на Крови), бюргерская солидность (памятники коммерции), научный рационализм и националистический пафос.
Это отражало растерянность власти и общества: непонятно было, на что опереться — на петровскую европеизацию, на до-петровскую «святую Русь» или на новейшие капиталистические ценности.
В результате центр Петербурга превратился в визуальный диалог (а часто и спор) этих несовместимых идеологий.