Для первых современников Петра это был «невский парадиз» — почти утопический проект, символ победы разума и воли над хаосом природы, «окно» в желанную Европу.
К середине века, при Елизавете и Екатерине, он утвердился как «Северная Пальмира» — блестящая, роскошная имперская столица, равная древним царствам, предмет национальной гордости.
Однако к 1790-м годам, на фоне французской революции и внутренних противоречий, в восприятии образованного общества добавились критические, мрачные тона.
Город всё чаще видели как место разительных контрастов и социальной несправедливости:
- Контраст между парадными фасадами Невского проспекта и грязными, бедными слободами за Фонтанкой.
- Между просвещёнными идеалами, провозглашаемыми с трона, и реальностью крепостного права, произвола властей, цензуры.
- Между видимой устойчивостью гранитного порядка и шаткостью человеческих судеб, зависящих от каприза монарха (что особенно ярко показало правление Павла I).
В литературе (у Радищева, в журнальной сатире) зарождается образ Петербурга как холодного, бездушного, бюрократического чудовища, подавляющего личность. Этот образ позже разовьют романтики и писатели XIX века.
К своему столетию Петербург пришёл не только как восхитительное творение Петра, но и как сложный, противоречивый организм, в котором соседствовали имперское величие и человеческое страдание, просвещение и деспотизм, породивший главный русский вопрос о цене, заплаченной за это величие.