Не только память, но и оружие против забвения — так можно назвать дневники, которые писали дети и взрослые в осаждённом Ленинграде.
Это не литература, не мемуары — это крик души, сжатый до одной строчки.
Строки отчаяния
С 8 сентября 1941 года по 27 января 1944-го Ленинград находился в блокаде. 872 дня без нормальной еды, без тепла, без сна.
Кто-то записывал происходящее на полях тетрадей, кто-то — на обрывках бумаги. Эти дневники не писались «наследникам» — они были попыткой остаться человеком в бесчеловечных условиях.
Георгий Князев: хроника с набережной
Ученый, прикованный к инвалидному креслу, продолжал ходить на работу через всю Васильевку.
Он описывал, как город «волновали свинцовые сентябрьские невские воды», и как «весь Ленинград, по-видимому, не будет спать». Его дневник — не исповедь, а исторический документ.
Ангелина Крупнова-Шамова: смерть рядом, дети дома
Беременная женщина с тремя детьми. Один умирает от голода, у другого нет даже молока.
Ангелина пишет: «Слез нет, но на душе пусто, жутко». Она не сдается — и спустя два года родит дочь, которая выживет.
Юра Рябинкин: честность, которую ест голод
Шестнадцатилетний школьник ведёт дневник, сначала жалуясь на маму и суп. Потом — ненавидит себя за какао, которое украл у семьи.
Последняя запись: «Силы из меня уходят, уходят, плывут…» Он не выжил.
Лена Мухина: «прямо смех сквозь слезы»
Она завела дневник ещё до войны. А потом в нём — грохот, пожары, страх, голод и смерть тети.
В мае 1942-го она уже не чувствует ничего: «Походка как у инвалида 3-й степени, трудно на 3 ступеньки подняться».
Таня Савичева: девять страниц ужаса
Её дневник — это не текст. Это даты смерти. Женя, бабушка, дяди, мама.
«Савичевы умерли. Умерли все. Осталась одна Таня». Её эвакуировали, но было поздно. Она умерла в 1944 году, слепая от болезни.
Эти дневники — не просто свидетельства войны. Это последние голоса людей, которые смотрели смерти в лицо и всё же говорили.